– Пойдем, Маркус, нам надо поговорить.

Филипс ухмыльнулся. Я закричал в бешенстве:

– Этот говнюк занял место моего дяди?

Ухмылка Филипса исчезла.

– Повежливее, слышишь? Я ничье место не занимал. Как я уже сказал, старые слоны умирают, и…

Закончить фразу он не успел. Я кинулся на него и ухватил его за шиворот:

– Когда львы приближаются к старым слонам, молодые слоны вышибают из них дух!

Эдвин оттащил меня от Филипса.

– Этот парень спятил! – орал тот. – Я буду жаловаться! Я буду жаловаться! У меня есть свидетели!

Весь этаж сбежался посмотреть, что происходит. Я рукой смахнул на пол все, что лежало у него на столе, включая ноутбук, и вылетел из комнаты с таким видом, словно сейчас кого-нибудь убью. Все расступились, пропуская меня, и я оказался у лифтов.

– Маркус! – кричал Эдвин, с трудом продираясь ко мне через толпу любопытных. – Подожди!

Двери лифта открылись, я ринулся в кабину, и он вошел за мной.

– Маркус, мне очень жаль. Я думал, Сол тебе сказал, что произошло.

– Нет.

Он отвел меня в кафетерий в здании конторы и предложил кофе. Мы облокотились на высокий стол – стульев здесь не было, – и он заговорил доверительным тоном:

– Твой дядя совершил большую ошибку. Он подтасовывал некоторые документы бюро и, выставляя липовые счета, растратил деньги.

– Зачем ему надо было заниматься такими вещами?

– Понятия не имею.

– Когда это случилось?

– Подлог мы обнаружили примерно год назад. Но схема была очень ловкая. Он выводил деньги годами. Нам потребовалось несколько месяцев, чтобы вычислить твоего дядю. Он согласился частично возместить ущерб, и мы не стали заводить дело. Но партнеры бюро требовали голову твоего дяди, и они ее получили.

– Он же создал эту контору, в конце концов!

– Знаю, Маркус. Я сделал все возможное. Пытался и так и эдак. Но все были настроены против него.

Я взорвался:

– Нет, Эдвин, вы не все возможное сделали! Вы должны были хлопнуть дверью вместе с ним, создать новое бюро! Вы не должны были допустить такое!

– Сожалею, Маркус.

– Конечно, легко выражать сожаление, спокойно восседая в своем кожаном кресле! А место моего дяди занял этот мудак Филипс.

Я в бешенстве ушел. Вернулся в “Марриотт” и забарабанил в дверь номера дяди Сола. Он открыл.

– Тебя выгнали из конторы? – воскликнул я.

Он, повесив голову, уселся на кровать:

– Откуда ты знаешь?

– Я туда заходил. Хотел посмотреть, нет ли для тебя почты, и обнаружил, что они посадили за твой стол этого говнюка. Эдвину пришлось мне все рассказать. А ты когда собирался поставить меня в известность?

– Мне было стыдно. Мне и сейчас стыдно.

– Но что случилось? Зачем ты растратил эти деньги?

– Не могу с тобой об этом говорить. Я сам себя загнал в ужасную ситуацию.

Я готов был расплакаться. Он заметил это и обнял меня:

– Ох, Марки…

Я не смог сдержать слезы, мне хотелось уехать отсюда как можно дальше.

* * *

Под Новый год Александра на вырученные за свой альбом деньги сняла номер в роскошном отеле на Багамах и пригласила меня отдохнуть десять дней, чтобы я немного развеялся.

Ей тоже полезно было передохнуть вдали от всего. Я видел, что последние события очень сильно на нее подействовали. Первый день мы провели на пляже. Мы уже очень давно не были вдвоем в спокойном месте, но я чувствовал между нами какое-то странное напряжение. В чем дело? Мне по-прежнему казалось, что она от меня что-то скрывает.

Вечером, перед тем, как пойти ужинать, мы пили коктейль в гостиничном баре, и я попытался пробить ее оборону. Наконец она сказала:

– Не могу с тобой об этом говорить.

Я вспыхнул:

– Хватит уже с меня этих тайн мадридского двора! Хоть кто-нибудь может раз в жизни быть со мной честным?

– Марки, я…

– Александра, я хочу знать, что ты от меня скрываешь.

Она вдруг разрыдалась прямо посреди бара. Я почувствовал себя полным идиотом. Постарался взять себя в руки и сказал куда более ласково:

– Александра, ангел мой, что происходит?

По ее щекам стекали водопады слез.

– Я больше не могу молчать, Маркус! Не могу больше носить это в себе!

Меня охватило нехорошее предчувствие.

– Что происходит, Алекс?

Она попыталась собраться и посмотрела мне прямо в глаза:

– Я знала, что собираются делать твои кузены. Я знала, что они сбегут. Вуди не собирался являться в тюрьму.

– Что? Ты знала? Но когда они тебе успели сказать?

– Тогда же, вечером. Ты занимался барбекю со своим дядей, а я пошла с ними прогуляться. Они мне все рассказали. Я обещала никому не говорить.

Я повторил в смятении:

– Ты с самого начала знала и ничего мне не сказала?

– Марки, я…

Я поднялся со стула:

– Ты не предупредила меня о том, что они намерены делать? Позволила им уехать и ничего мне не сказала? И кто ты после этого, Александра?

Все посетители бара уставились на нас.

– Успокойся, Марки! – умоляющим тоном сказала она.

– Успокоиться? А с чего мне успокаиваться? С того, что ты три недели подряд, пока они были в бегах, ломала передо мной комедию?

– Но я правда волновалась! А как ты думаешь?

Меня трясло от ярости.

– По-моему, между нами все кончено, Александра.

– Что? Марки, нет!

– Ты меня предала. Не думаю, что я когда-нибудь смогу тебя простить.

– Маркус, не надо со мной так!

Я повернулся к ней спиной и вышел из бара. На нас все смотрели. Она кинулась за мной и попыталась удержать за руку, я вырвался и заорал:

– Оставь меня! ОСТАВЬ МЕНЯ, ГОВОРЮ!

Быстрым шагом пересек гостиничный холл и вышел на улицу.

– Маркус! – крикнула она со слезами отчаяния. – Не надо!

Перед отелем стояло такси. Я вскочил в него и запер дверцу. Она бросилась к нему, пыталась открыть, стучала в стекло. Я велел шоферу ехать в аэропорт. Пусть все остается позади.

Она бежала за машиной, опять стучала в стекло, кричала, плакала, молила:

– Не надо со мной так, Маркус! Не надо!

Такси прибавило скорость, и она отстала. Я выбросил телефон в окно и закричал, выплескивая свою ярость, свой гнев, свое отвращение к несправедливой жизни, отнявшей тех, кто значил для меня больше всего на свете.