Племянница вырвалась из удерживающих ее рук стражей и бросилась в объятия Маймонида. Он крепко прижал девушку к своей груди, не желая больше отпускать ее от себя ни на секунду. На мгновение он забыл о войне и ужасающей трагедии, которая разворачивалась повсюду. Мириам жива, и, похоже, с ней хорошо обращаются. Между тем Маймонид знал, что некоторые виды насилия не оставляют видимых шрамов.

— Тебя обижали? — Его голос прозвучал странно, и старик понял: это все из-за сдерживаемых слез, которые комом стояли в горле.

Мириам взглянула на своих захватчиков, а потом неестественно улыбнулась — и Маймонид тут же понял: она скажет неправду.

— Король и его воины — хорошо воспитанные и порядочные люди.

Маймонид заметил глумливую усмешку на лице Ричарда и решил, что с него довольно вежливого притворства.

— Надо же, какая разительная перемена, — сказал раввин.

Король запрокинул голову и от души расхохотался.

— Вижу, ты не перестал язвить, добрый лекарь, — произнес Ричард. — Надеюсь, ты станешь одним из придворных врачей в моем новом штабе в Иерусалиме.

Маймонид почувствовал, как холодные иглы пронзают его сердце. Придворные Ричарда широко улыбались, слушая эти уверенные заявления. Все, за исключением Конрада, чье лицо становилось все мрачнее и злораднее (если такое возможно вообще) от бахвальства Ричарда. М-да. Вероятно, в рядах крестоносцев нет уже такого единства, как все полагают.

— Этому не бывать никогда. — Маймонид хотел, чтобы аудиенция закончилась как можно скорее и он мог покинуть этот презренный замок и отвезти свою племянницу в безопасное место.

— Какая жалость! — воскликнул Ричард, манерно пожав плечами. — Что ж, как видишь, твоя племянница жива и здорова. Можешь доложить своему господину о ее целости и сохранности. Я могу еще чем-то помочь тебе?

Маймонид почувствовал, как внутри закипает злость и растет потрясение: Ричард говорит так, как будто не намерен освобождать Мириам. Раввин приехал в самую глубь вражеской территории не шутки шутить.

— Султан хочет знать, какова сумма выкупа, — сказал он. Маймонида наделили полномочиями соглашаться на выкуп вплоть до пятнадцати тысяч золотых динаров — небывалая сумма, намного превосходящая выкуп, который платили франки за освобождение своих родных во время первого завоевания Иерусалима Саладином. И Саладин заплатит из собственного кармана, а не станет запускать руку в уже истощившуюся казну. Готовность султана расстаться с собственными сокровищами способствовала восстановлению, в глазах раввина, утраченной к этому человеку привязанности.

Ричард откинулся в кресле и сцепил пальцы, даже не предполагая, что подражает жесту своего врага, когда тот пребывает в глубоких раздумьях. Однако в жесте Ричарда была скорее снисходительность, а не серьезные раздумья.

— Все предельно просто, — ответил король, блеснув зубами в плотоядной улыбке. — Если Саладин сдаст Иерусалим, я отпущу девушку.

Маймонид побагровел от гнева, услышав слова наглого юнца. Мириам безучастно стояла рядом, как будто и не надеялась, что ее сразу отпустят.

— Как ты можешь? Она выхаживала тебя, когда ты лежал при смерти!

Улыбка Ричарда тут же погасла, лицо стало суровым.

— Именно поэтому она здесь почётная гостья, а не покоится в песках Негев.

Мириам успокаивающе положила руку на плечо дяди. Маймонид заметил в ее глазах предостережение и понял, что если он зайдет слишком далеко за границы дозволенного с этим опасным и вспыльчивым юнцом, то достанется не только Мириам, но и ее пожилому родственнику. Однако Маймонид, снедаемый разочарованием и горечью поражения, не смог удержаться от последней опрометчивой колкости.

— История запомнит тебя тираном, Ричард Аквитанский, — заявил старик.

В кабинете наместника повисла гробовая тишина. Придворные в ужасе смотрели друг на друга. Никто и никогда не позволял себе разговаривать с королем в подобном тоне. А тут какой-то еврей! Ричард подался вперед, и на мгновение Маймониду показалось, что он вот-вот прикажет казнить дерзкого лекаря.

И затем, словно в подтверждение собственного безумия, Маймонид услышал, как король, рассмеявшись, сказал:

— Все зависит от того, кто пишет эту историю, ребе.

* * *

Маймонид уже был на полпути к Иерусалиму, когда обнаружил в кармане халата записку от Мириам. На рваном куске льняного полотна странными коричневыми чернилами, пахнувшими чечевицей, она накарябала послание. Это было стихотворение, адресованное Саладину. И хотя слова не имели для Маймонида никакого смысла, его неожиданно, пока он читал, посетило странное чувство, что ход войны — ход всей истории — вот-вот изменится.

Маймонид стоял в зале правосудия перед мрачным султаном. Когда он закончил рассказывать об ультиматуме Ричарда, султан вздохнул и устало покачал головой.

— Этого я и ожидал. Мне очень жаль, друг мой, — произнес султан. — Но не стоит отчаиваться. Мириам невероятно находчивая. Подозреваю, что этому молодому королю будет крайне непросто удержать ее под замком.

Маймонид неловко закашлялся.

— Я и сам стал свидетелем ее изобретательности, сеид. Не знаю, к лучшему или худшему.

Саладин удивленно приподнял бровь. Даже аль-Адиль, которого мало интересовала судьба племянницы раввина, навострил уши.

— Ты о чем?

Маймонид достал льняной лоскут и протянул султану.

— Она незаметно положила мне это в карман во время нашей встречи, я даже не заметил когда, — признался раввин, надеясь, что не ставит ни себя, ни султана в неловкое положение, ведь записка может оказаться всего лишь любовным стихотворением, написанным одинокой, страдающей от любви девушкой.

Султан удивленно взглянул на послание. Сначала прочитал его про себя, потом поднял голову и повторил вслух, явно не заботясь о том, как его воспримут придворные:

— Любовь — единственное, за что стоит бороться. Однажды ты рассказывал мне об оазисе, где впервые влюбился. Наши судьбы — под сенью пальм.

Присутствующие удивленно зароптали, хотя Маймонид заметил, что кади аль-Фадиль продолжал молчать. Казалось, любое упоминание о Мириам делало его смертельно больным, и раввин понял, что на самом деле высокомерный премьер-министр испытывает стыд и сожаление за свою роль в низвержении Мириам. Раввин до сих пор не простил визиря, но стал подумывать о том, что однажды его сердце окажется открытым для прощения. Если во власти Всевышнего вернуть Мириам живую и здоровую, Маймонид готов простить всех раскаявшихся предателей.

Тем не менее необычное послание Мириам с откровенными намеками на сомнительный роман султана стоило раввину нескольких непристойных взглядов со стороны придворных. Ропот свидетельствовал о том, что, даже если однажды Маймонид и решит простить врагов Мириам, этот двор вряд ли примет ее. Старик позабыл о жалости и обратился к султану: