А еще в этой темнице было окно. Крестоносцы не стали ставить решетки на арочный оконный проем — падение с высоты в пятьдесят локтей не располагает к побегам. Разумеется, откуда им было знать, что Мириам скорее умрет, если условия ее содержания ухудшатся или она подвергнется насилию со стороны варваров. Она до сих пор жалела о первой неудавшейся попытке самоубийства, когда караван оказался в руках этих животных.

Мириам стояла у окна, наблюдая за садящимся за горизонт солнцем, лучи которого окрасили море в пастельные тона. Далеко внизу полчища крестоносцев завершали свои монотонные тренировки и учения. Мужчины отложили копья и повернулись в сторону одноэтажного каменного здания, которое, как догадалась Мириам по отвратительному зловонию, поднимающемуся вверх каждый вечер приблизительно в это время, было солдатской столовой. Султану не о чем тревожиться: даже если крестоносцы и смогут продвинуться вглубь Палестины и прорваться через несколько линий обороны, возведенных Саладином вокруг Иерусалима, они в конечном счете падут жертвами отвратительной каши, которая, похоже, служит единственной едой для этих солдат.

Только она поморщилась при мысли о каше, как дверь ее темницы распахнулась и вошли двое солдат с обычной для нее едой: миской мерзкого горячего супа. Про себя она подумала: несмотря на то что темница султана была намного мрачнее ее нынешней камеры, кормили там заметно лучше. Во всем этом, вероятно, был некий тайный смысл: за простотой султана скрывается золотое сердце, в то время как все попытки франков выглядеть цивилизованными людьми никогда не изменят тот факт, что европейцы — всего лишь обычные бандиты.

Эти два стража, которых приставил к ней Ричард, были итальянцами. Один из Рима, второй из островного города-государства под названием Венеция. Мириам узнала об этом, подслушав их разговоры в течение нескольких минувших ночей. Они даже не предполагали, что она немного владеет итальянским — этот факт девушка сохранила в глубокой тайне от своих захватчиков. Мириам всегда любила языки и гордилась своей способностью читать и разговаривать на нескольких варварских языках. Ее дядя, чьи познания ограничивались знанием основного языка крестоносцев — французского, — никогда не понимал ее желания изучать язык неверных. Но ведь у него и не было за плечами печальных событий, когда ей пришлось спасаться бегством от целой орды озлобленных франков, напавших и разграбивших безобидный торговый караван, а затем кричащих проклятия вслед убегающей девочке. Она тогда не знала значения этих слов, но в своих кошмарах слышала их сотни раз. Мириам надеялась, что, выучив язык, она избавится от ночных кошмаров, наполненных этими непонятными криками.

И хотя ее знание языков пока не развеяло холодный ужас воспоминаний, оно оказалось как нельзя кстати во время ее заточения. Она многое услышала от окружающих ее людей, которые не подозревали, что она свободно владеет французским и английским. Мириам узнала о расположении лагеря, о местах размещения стражи в различных уголках крепости — жизненно важную информацию на случай, если она в конце концов разработает эффективный план побега. Она также узнала о трудностях, с которыми ежедневно сталкивается армия захватчиков в попытках сломить сопротивление крестьян на территории, непосредственно прилегающей к побережью. И, несмотря на то что франки старались излучать уверенность в своем господстве над завоеванными территориями, их собственные слова свидетельствовали о напускной храбрости и пустой браваде.

Мириам обернулась к стражам, которые принесли обед. Оба тюремщика были довольно высокие. Брюнет недавно начал отращивать бороду, очевидно, для того, чтобы скрыть сыпь, появившуюся на щеках в результате неизвестной болезни, которую он подхватил в пустыне. Второй — блондин с вьющимися волосами и смешно торчащими ушами — шагнул вперед с деревянным подносом, на котором стоял противный бульон, служивший и завтраком, и обедом, и ужином.

Мириам села на кровать и скривилась, когда страж поставил около нее поднос. Солдаты встали у двери, создавая иллюзию уединения, а она зажала нос и деревянной ложкой впихнула в себя мерзкое варево. Мириам, как обычно, чувствовала на себе их раздевающие взгляды, но ей было наплевать: пока их фантазии оставались только фантазиями. Ричард дал ясно понять, что солдатам запрещено к ней и пальцем прикасаться, хотя, конечно, приказы короля не могли обуздать их извращенное воображение.

Блондин повернулся к своему пораженному сыпью приятелю и сказал по-итальянски:

— Я тут разговаривал с одним из воинов Ги, из иерусалимского полка, которому удалось выжить при Хаттине. Так он утверждает, что еврейки в постели просто животные.

Мириам с трудом сдержалась. Это был их ежевечерний ритуал унижения, доставляющий молодым глупцам особенное удовольствие, поскольку они верили, что пленница не понимает ни слова. Каждый вечер, пока она ела, ей приходилось выслушивать их похотливые разговоры, но девушка оставалась невозмутимой, делая вид, что не понимает их. Она не станет лишаться своего единственного стратегического преимущества в такой гибельной ситуации из-за идиотского чувства женского достоинства и ущемленной гордости.

Брюнет почесал немытую щетину, расцарапывая сыпь. Мириам очень надеялась, что из-за зуда он сегодня не сможет заснуть.

— Думаешь, король ее уже опробовал?

— Нет, но я слышал, что он может явиться в любую ночь, чтобы вкусить ее прелести.

Мириам изо всех сил старалась продолжать есть, несмотря на то что у нее от этой новости перехватило горло. Разумеется, она подозревала, что нравится Ричарду, — как и большинству мужчин. Но пока — как для убийцы и варвара — он вел себя на удивление учтиво. Она не знала, что ей делать, если король попытается взять ее силой. Мириам метнула взгляд на окно, подумав о самоубийственной высоте, и тут поняла, что тюремщики перестали разговаривать и с любопытством наблюдают за ней.

Черт возьми, она дала маху! Мириам не могла сказать, что именно насторожило стражу, но стало ясно, что тело выдало ее, как только она подумала о том, что Ричард попытается взять ее силой. Угрюмо взглянув на стражников, она заговорила по-французски — они знали, что еврейка понимает французский.

— Крайне невежливо разговаривать на иностранном языке в присутствии тех, кто его не знает, — медленно сказала она, с притворным трудом произнося необычные звуки. — Я слишком долго терпела ваше неуважение. Вероятно, мне следует пожаловаться королю. В отличие от вас, свиней, он истинный джентльмен.

Сработало! Солдаты засмеялись иронии ее обвинений, которые выглядели смешно, учитывая их последнюю тему беседы. Завеса непонимания вновь была на месте.

— Она вздорная девка, — улыбнулся бородач, переходя на итальянский. — Должно быть, доставляла Саладину истинное удовольствие.

Мириам покачала головой в притворном разочаровании от все того же проявления неуважения. Она вновь принялась есть, поджав губы в деланном смирении.

Блондин наклонился ближе к товарищу, но девушка все-таки смогла разобрать его слова.

— Ты слышал? Безбожники прислали переговорщика, чтобы обсудить условия ее освобождения. Того лекаря, который приезжал с ней в прошлый раз.