Роджер услышал вздох Клэр.

– Я не была уверена… но поговорила с Джейми, и он сказал, что я должна тебе рассказать. Он считает, ты имеешь право знать… И что ты правильно распорядишься этим знанием.

– Я польщен, – сказал Роджер.

Скорее раздавлен.

* * *

– Вот и все.

Начали появляться вечерние звезды, проливая на холмы слабый свет. Они были не такими яркими, как над Риджем, где горная ночь опускалась, словно черный бархат. Роджер с Брианной уже подошли к дому, но задержались во дворе, продолжая разговор.

– Иногда я думал о том, как путешествия во времени встраиваются в Господни планы. Можно ли что-нибудь изменить? Нужно ли что-либо менять? Твои родители – они ведь пытались переломить ход истории, старались изо всех сил… И не смогли. Я думал, что это и есть доказательство, причем с точки зрения пресвитерианина, – сказал Роджер с некоторой долей юмора. – Мысль о том, что ничего не переделаешь и не исправишь, почти утешает. История и не должна поддаваться изменениям. Ну, знаешь: «Бог взирает с высоты, в мире все в порядке»[60] – и тому подобное.

– Есть одно «но»…

Бри отмахнулась сложенной фотокопией от пролетающего мотылька, мелькнувшего в темноте крошечным белым пятнышком.

– Есть, – согласился Роджер. – Доказательство, что некоторые события изменить можно.

– Как-то я говорила об этом с мамой, – после секундного раздумья сказала Бри. – Она рассмеялась.

– Неужели? – сухо произнес Роджер.

– Нет, она вовсе не посчитала сам факт забавным, – уверила его Бри. – Я тогда спросила, не думает ли она, что путешественник во времени может поменять что-нибудь, изменить будущее, и мама сказала, что да, конечно, – она ведь меняет будущее каждый раз, когда спасает чью-то жизнь. Ведь не окажись ее там, человек умер бы. У некоторых выживших родились дети, которых иначе бы не было… И как знать, что эти дети совершат того, чего бы не случилось, если бы они не появились на свет… Вот тут она рассмеялась и сказала: «Хорошо, что католики верят в таинство и, в отличие от протестантов, не пытаются выяснить, как работает Бог».

– Даже не знаю, что бы я на такое ответил… Ох, Клэр говорила обо мне?

– Вполне возможно. Я не спрашивала.

Теперь рассмеялся Роджер, хотя от смеха у него болело горло.

– Доказательство, – задумчиво пробормотала Брианна. Она сидела на скамейке возле главной двери, складывая длинными ловкими пальцами какую-то фигурку из фотокопии. – Не знаю. Думаешь, это доказательство?

– По твоим строгим инженерным стандартам, возможно, и нет, – сказал Роджер. – Но я-то помню, и ты тоже. Если бы только я, тогда ладно, – я бы решил, что у меня не все в порядке с головой. Но ты – другое дело, твоим умственным процессам я доверяю. Ты что, делаешь из фотокопии самолетик?

– Нет, это… погоди-ка… Мэнди!

Брианна вскочила еще до того, как Роджер услышал плач из детской наверху. И в ту же секунду скрылась в доме, оставив Роджера, чтобы он запер входную дверь. Обычно они оставляли ее открытой – никто здесь, в шотландских горах, не удосуживался запирать замки, – но сегодня…

Длинная серая тень метнулась перед ним через дорожку, и сердце Роджера бешено заколотилось. Затем снова забилось нормально, и он улыбнулся: малыш Адсо вышел на охоту. Несколько месяцев назад соседский мальчишка ходил по округе с корзинкой котят, чтобы пристроить их в добрые руки, и Бри выбрала серого с зелеными глазами, как две капли воды похожего на кота своей матери, и назвала его тем же именем. Роджеру стало любопытно: а если бы у них был сторожевой пес, они бы назвали его Ролло?

– Кошка священника… – пробормотал Роджер. Кошка священника – кошка-охотница. – Что ж, счастливой охоты, – добавил он вслед хвосту, исчезнувшему под гортензиевым кустом, и наклонился, чтобы поднять наполовину сложенный листок, который уронила Брианна.

Нет, это не самолетик. А что тогда? Бумажная шляпа? Так и не поняв, Роджер засунул листок в карман рубашки и вошел в дом.

Роджер нашел Бри и Мэнди в передней гостиной. Они сидели у камина, где пылал недавно разведенный огонь. Успокоенная Мэнди уже напилась молока и почти засыпала на руках у Бри, засунув большой палец в рот. Взглянув на отца, девочка сонно моргнула.

– Ну, что случилось, a leannan? – ласково спросил Роджер, убирая с ее глаз растрепанные кудряшки.

– Плохой сон, – подчеркнуто спокойным голосом сказала Бри. – Ужасное существо пыталось залезть в окно.

Роджер с Брианной как раз сидели под этим самым окном, но Роджер машинально посмотрел на соседнее, где отражалась только семейная сцена, частью которой был он. Мужчина в отражении выглядел настороженным: его плечи сгорбились, как будто он готовился броситься в атаку. Роджер поднялся и задернул шторы.

– Иди ко мне, – коротко позвал он, садясь и протягивая руки, чтобы взять Мэнди. Она переползла к нему с медлительной приветливостью древесного ленивца, по пути засунув мокрый большой палец в ухо Роджера.

Бри пошла приготовить им по чашке какао и вернулась, позвякивая посудой и неся с собой запах теплого молока и шоколада. У нее был вид человека, который обдумывает, как сказать что-то непростое.

– А ты… Я имею в виду, учитывая масштабы, э-э… затруднения… Не думал ли ты спросить у Бога? – неуверенно спросила она. – Напрямую?

– Конечно, думал, – заверил ее Роджер. Вопрос несколько разозлил его, но и позабавил. – И да, я спрашивал… И не раз. Особенно по дороге в Оксфорд, где нашел вот это. – Он кивнул на листок бумаги. – Кстати, что это? Что за фигура, я имею в виду?

– Ах, это!

Брианна взяла листок, быстро и уверенно сложила его еще несколько раз, и на открытой ладони протянула фигурку Роджеру. Какое-то время он хмуро смотрел на поделку, пока не понял, что это. «Китайская гадалка», так называют ее дети. В поделке четыре открытых кармашка, куда, задав вопрос, нужно просунуть пальцы и двигать ими, открывая «гадалку» в разных комбинациях, чтобы прочитать ответы, написанные на клапанах внутри – «да», «нет», «иногда», «всегда».

– Весьма уместно, – признал Роджер.

Несколько минут они пили какао и молчали, а тишина осторожно балансировала на острие вопроса.

– В Вестминстерском исповедании еще говорится, что «один Бог есть Господин совести». Я смирюсь с этим, – наконец тихо произнес Роджер, – или нет. Я сказал доктору Уизерспуну, что довольно странно нанимать помощника хормейстера, который не может петь. А он просто улыбнулся и сказал, что хочет, как добрый пастырь, приглядеть за мной, пока я все не обдумаю, как он выразился. Наверное, боялся, что я снова сбегу и стану католиком, – добавил он, пытаясь пошутить.