Верлен, которого все эти склоки очень забавляли, обратил внимание только на мужество Луизы Мишель, в честь которой написал балладу «Луиза Мишель хороша», опубликованную в «Декаденте» 4 декабря 1886 года. Она не замедлила поблагодарить его, и переписка между ними продолжалась несколько лет.

Провести зиму в той конуре, где он обитал, значило подвергать опасности свою жизнь. К тому же возобновился анкилоз колена и вновь открылись язвы на ногах. Единственным его стремлением было возвращение в больницу, и как можно быстрее. «Это необходимо, так как мне нужен уход; к тому же так я смогу экономить», — пояснял он Шарлю Морису 30 октября 1886 года. Но он надеялся, что у него в запасе есть еще несколько дней, чтобы предпринять все необходимые шаги. Он и представить не мог, что Шози, уставший постоянно ждать выплаты долга, выставит его за дверь. Но именно это и произошло в начале ноября. Г-н Жюльен, узнав о случившемся, обещал помочь, но не раньше, чем через два дня. А что делать все это время на улице и без гроша в кармане?

И тут появился Казальс. Он знает, кто сможет приютить Поля, — Рашильда! Эта молодая писательница, чьи взгляды на жизнь были далеки от традиционных, уже успела обрести скандальную известность. Ее первая книга, «Господин Венера», изданная в Бельгии два года назад, стоила ей судебного разбирательства. Но это не остановило ее, и она уже готовила к печати новую книгу того же толка — «Маркиз де Сад». Она была одним из самых активных участников декадентского движения, писала для «Декадента» и «Лютеции» под псевдонимом «Маргарита Эймери». Она дружила с Казальсом, хотя их дружба началась с того, что он 3 июля 1886 года написал в «Декаденте», что у нее курносый нос, и очень ее этим обидел. Вот что она рассказывает о приезде Верлена: «Ко мне — я тогда жила в доме номер 5 по улице Эколье — пришел Казальс. Верлен оставался в экипаже внизу. Его выставили из его прежней квартиры»[525]. Она с радостью приняла у себя Поля, но была несколько разочарована. По ее словам, он походил на мрачного работягу; она ожидала увидеть бесшабашного богемного гуляку, а перед ней предстал домосед, спокойный и тихий. За отсутствием второй кровати Рашильда на две ночи перебралась к матери. Верлен был очень тронут такой заботой[526]. По утрам она приходила приготовить горячий шоколад и тартинки с маслом.

— Не правда ли, это лучше, чем абсент?

— Полностью с вами согласен, это восхитительный напиток, он придает силы и напоминает о детстве… Сладостные минуты…

«Но все же по вечерам он разбавлял их горечью абсента», — вспоминает она. В кафе неподалеку Поль заказывал «несколько стаканчиков этого опаснейшего яда», чем навлекал на себя недовольство консьержки. Рашильда ругала его. «Ну что тут поделаешь, дружок, — отвечал он, — так надо. Иногда не мы решаем, что делать…»

Ему нравилось беседовать с этой молодой женщиной, чьи глаза изливали на него столько тепла. Кстати, Морис Баррес даже называл ее г-жа Бодлер. Как-то раз она рассказывала своему гостю, что бельгийский прокурор, выступая на суде, зачитал все девятнадцать пунктов обвинения, среди которых был такой: «изобретение нового греха». Тут Верлен мягко прервал ее:

— Да что вы? Изобретатель нового греха сотворил бы величайшее благо для человечества. Успокойтесь, дружок, вы ничего не изобрели.

Наконец 5 ноября 1886 года Поль получил направление в больницу Бруссе[527], находившуюся в районе Плезанс в Монруже. Ее называли «Бруссе для отбросов», так как деревянные одноэтажные строения больницы, раскинувшиеся на довольно большой площади, напоминали чем-то поселения американских золотоискателей. Внутренняя отделка в стиле методистских храмов. «Не хватает только белых табличек с изречениями апостола Павла на изъеденных червями стенах», — писал Поль. Из окна открывался вид на сады, за которыми проходила окружная железная дорога. Нельзя сказать, чтобы все это производило приятное впечатление, к тому же отношение медицинского персонала было скорее скептическим и сводилось к заботе о том, чтобы не переработать. Больные были «глупее, чем следовало бы», к тому же с претензиями. Выспаться невозможно: на рассвете приходили перестилать кровати, по ночам готовили отвары, звеня на всю больницу оловянными мисками, не говоря уже о постоянном движении туда и обратно повозок. «Ничего интересного в этой удушливой атмосфере плавильни». Однажды сбежал алкоголик. Его сразу поймали и на носилках принесли назад. Кто-то умер… привычное дело…

Г-н Нелатон, лечащий врач Верлена, перепробовав разные способы лечения, массажи, горячие ванны, сульфат меди, настойку Жильбера, был вынужден констатировать их неэффективность. С язвами проще, они никак не связаны с ревматизмом. Это осложнения после гонореи[528]. Их лечением займемся потом. Встал также вопрос об электротерапии. Все это было не слишком утешительно. Г-на Нелатона сменил немногословный г-н Брюн, который на все вопросы ограничивался кратким: «Посмотрим…»

30 октября 1886 года в мэрии 18-го округа состоялось бракосочетание Матильды и Бьянвеню-Огюста Дельпорта, о чем мы уже рассказывали[529]. Поль узнал новость только три недели спустя. «Вот узнал, что моя бывшая жена опять вышла замуж. Не могу сказать, что сильно поражен этой вестью, мне просто жаль эту грешницу. (…) Порой вся эта злость и обиды так наваливаются на меня, что мне хочется стать красным», — писал он 21 ноября Малларме. Так появилось стихотворение «Баллада о жизни в красном свете», полное язвительной злобы, которое он посвятил «Принцессе» Матильде и ее новому «Принцу». Вот ее посылка:

Он также написал письмо в стихах, в котором прощался с Матильдой. Правда, из опасения быть обвиненным в клевете ему пришлось отказаться от выражения «супружеская измена», которое фигурировало в черновых набросках. Там же осталась фраза «Ставлю крест на этой мерзавке и всей этой мерзости».