муляж она использовала, когда играла в нашем любительском спектакле «Три жизни Марии». Кит обедала с женщиной, которую, как я потом узнал, звали Дейзи Риттенберг. Я сымпровизировал, разыграл властного, агрессивного мужа, этакого домашнего тирана…

– И зачем Кит это понадобилось?

Бун-ми глубоко вздохнул и закрыл глаза, став на мгновение похожим на человека, который собирается броситься с обрыва в ледяную воду.

– Я… я не был полностью откровенен с вами, детектив, когда мы беседовали в прошлый раз. Я знал, что случилось с Кит в Уистлере много лет назад. Я тоже там был – на той горнолыжной базе.

– Вы были на вечеринке? И видели изнасилование?

Бун низко опустил голову и уставился на свои сложенные на коленях руки.

– Да. Я там был, но я так и не дал свидетельских показаний. Я мог бы спасти Кит и помешать Джону и остальным совершить что-то подобное в будущем, но я ничего не сделал. Я оказался… на их стороне, понимаете? С тех пор совесть не давала мне покоя, все эти годы она жгла меня изнутри. А недавно Кит узнала, что я тоже был на базе… Я пообещал сделать все, что она захочет, лишь бы она простила меня за то, что я ее предал, за то, что столько лет лгал. Тогда-то она и попросила сделать для нее несколько вещей, в том числе – сыграть роль Харуто.

Бун поднял голову и посмотрел Мэл в глаза.

– Я был перед ней в огромном долгу, сержант. Если бы восемнадцать лет назад я не промолчал, Катарина смогла бы родить ребенка. Может, тогда и ее отец отнесся бы к этому… иначе, не выгнал бы ее из дома. Может, он и не умер бы так рано. В школе Кит была очень способной, она отлично училась и вполне могла поступить в университет, даже получить стипендию. Она сохранила бы уважение к себе. Копы обвинили бы Джона и остальных, и жизнь Кит была бы совсем другой. Но я промолчал…

Кровь быстрее потекла по жилам Мэл.

– Вам известно, что в этой провинции не существует закона об исковой давности относительно преступлений на сексуальной почве? – спросила она. – И что все, что вы скажете сейчас, впоследствии может быть использовано как доказательства?

Бун кивнул.

– Почему же вы промолчали тогда?

– Я был геем и еще не вышел из тени. В школе меня жестко прессовали… До окончания школы мне оставалось всего полгода, и я очень не хотел привлекать к себе внимание. Дать показания означало для меня нарисовать на спине мишень. Вот почему я промолчал. Спрятался. И подвел Кит… Так что да, сержант, я ее должник. – Он замолчал, и его глаза снова наполнились слезами. – Существует много видов любви, сержант. Я люблю Кит. Она – это мой мир. Она моя сестра, моя лучшая подруга – мое все… Я хотел вернуть ее и ненавидел себя за то, что… за мое предательство. И поэтому делал все, что она хотела. Я играл все те роли, о которых она просила. А когда понял, насколько может быть опасным то, что она затеяла, попытался ее отговорить. Я сказал – если Джон или Дейзи о чем-то пронюхают, они сделают все, чтобы помешать ей их разоблачить, но Кит меня не послушала. Она продолжала действовать так, словно ей было нечего терять. Может, после того, как она узнала, что я тоже ее предал, у нее действительно ничего не осталось. Ничего и никого…

– Что именно Кит собиралась предпринять? Чего она добивалась?

– Я знаю, что она пыталась манипулировать Риттенбергами, пыталась вынудить их усомниться в собственном здравом уме… Ну, по типу газлайтинга[21]. Но я знаю далеко не все, сержант. Мне известно только, что Кит троллила Дейзи в инсте, оставляла в ее машине странные записки, подкладывала письма с угрозами в почтовый ящик в «Розовом коттедже». Еще она устроила так, что Джона Риттенберга поперли с работы. По ее просьбе я следил за ним и делал фотографии, которые… Кит сумела каким-то образом проникнуть в его компьютер, поэтому была в курсе его расписания – знала, где он будет и с кем. Один раз она переоделась соблазнительной женщиной по имени Миа, а я сфотографировал ее и Джона вместе. Во время слежки я узнал, что Риттенберг нанял частного детектива, и Кит нашла в его компьютере договор с агентством. В конце концов она захотела, чтобы я доставил этот договор и все фотографии, где Джон и Миа вместе, в штаб-квартиру «Терры Уэст». Тем же утром Риттенберга уволили. Из штаб-квартиры корпорации Джон поехал в магазин, купил бутылку виски и весь день пил на скамейке в парке, а вечером произошло это… нападение в «Стеклянном доме». Я… Если бы я знал, что Кит планирует встретиться с ним и с Дейзи, я бы ее остановил. Джон был сильно пьян и зол – он мог пойти на все.

– Что произошло в «Стеклянном доме», Бун?

Он нервно облизнул губы и некоторое время молчал, словно выбирая, с чего начать. Или решая, как много можно открыть.

– Я не знаю… Мне известно только то, что Кит «позаимствовала» несколько пакетов, в которых хранят кровь, и еще кое-какое оборудование у одной нашей знакомой. Она фельдшер на «Скорой», а в свободное время работает добровольцем на станции переливания крови. Начиная с июля Кит как минимум трижды наполняла эти пакеты собственной кровью, а потом прятала их в холодильнике «Стеклянного дома» – она знала, что хозяева все равно вернутся не скоро.

Мэл немного подумала.

– Кит планировала инсценировку убийства?

Бун смахнул с кончика носа повисшую слезинку и кивнул.

– Она хотела устроить так, чтобы Риттенбергов заподозрили в убийстве, но что-то пошло не по плану. Джон вернулся в «Стеклянный дом» и… – Его голос прервался, он уронил голову на руки и зарыдал.

Мэл встала и вышла, чтобы принести ему стакан воды. Проходя через рабочий зал, она посоветовала остальным членам группы «подключиться» к записи камеры в допросной, после чего снова отправилась к Буну. Там она протянула ему воду и новую пачку салфеток.

Тот высморкался, выпил несколько глотков воды и наконец взял себя в руки.

– Продолжайте, – сказала ему Мэл. – И не спешите.

Бун судорожно вздохнул.

– Кит… Она хотела, чтобы все выглядело так, будто она потеряла очень много крови. Полиция решила бы, что такая потеря несовместима с жизнью, и взялась бы за Риттенбергов. Кит оставила следы крови на ботинках в шкафу Джона и в его машине, выдернула у себя несколько волос и заткнула