– Это возможно. Ты же не думаешь, что я…

Думал ли он, что Дияра могла ему изменить в прошлом? Ничего смешнее он не слышал. Больше, он был практически уверен, что у нее и после Петербурга никого не было. И не только потому, что для нее секс – священное действо, превращающее обоих участников почти в супругов. Просто в первый раз после перерыва в ней было так же узко, как в день, когда он лишил Дияру девственности.

– Я думаю, что в Петербурге ты довела себя до той грани истощения, после которой женщина перестает быть женщиной.

– Если ты хочешь сказать, что я вру ради твоей жалости, то лучше просто уходи, – зашипела она.

– Я хочу сказать…

Он не знал, что хотел сказать. Он был в ужасе. В первую очередь от мысли, что этот ребенок мог бы выжить при матери-анорексичке и отце, который бежал от привязанностей сломя голову. О каком вообще ребенке может идти речь в таких условиях?

Отец Кифера погиб, и это определило всю жизнь сына. Непутевая мать, способная забыть его в торговом центре, откупавшаяся, лишь бы не мешал. Она могла сесть и заплакать из-за заглаженной складки на одежде, и потому Поль с малолетства умел содержать вещи в идеальном состоянии. Или пойти к подруге смотреть телевизор, если вдруг забывала заплатить за электричество в своем доме. О, у матери Поля было много подруг, которые очень жалели ее из-за незавидной участи. Или просто считали жалкой. А потом появился отчим, и Мари воспарила на крыльях любви. Этого жалкого, бесполезного чувства, которое успело порушить устои жизни Поля целых два раза. Впервые – когда это случилось с его матерью. Во второй раз – когда он обрел свое личное «счастье». «Счастье», которое, видимо, заморило голодом и себя, и их нерожденного ребенка.

– Как? – спросил Поль глухо.

Внутри него что-то кольнуло и сжалось. Стало вдруг так горько. И вдруг пришла из ниоткуда мысль, что, если бы у него был ребенок, он бы попытался стать хорошим отцом. Чтобы не допустить появления на свет еще одного циничного ублюдка, неспособного справиться с озлобленностью на весь мир. Он знал точно: дети нуждаются в тепле, внимании и, как ни парадоксально, детстве. А иначе из недоношенных взрослых получаются именно такие переломанные личности, как он сам и как Дияра Огнева.

– Что «как»?

– Когда ты узнала?

– Когда в больнице взяли кровь на анализ, – буркнула Дияра, готовая начать защищаться в любой момент.

Лучше бы она ответила иначе. Лучше бы она не знала до последнего, потому что…

– То есть, узнав о том, что ждешь ребенка, ты так и не начала есть?

Она застыла жуткой, безжизненной статуей, а потом дергано встала с кровати и, впервые не стесняясь обнажения, начала собирать его вещи по комнате.

– Вон, – велела она.

Кифер не спорил. Он вышел на парковку, залез в машину и никуда не поехал. Его трясло так, что ни о каком вождении не могло быть и речи.

«Все к лучшему, все хорошо», – убеждал он себя. У них все равно ничего бы не вышло. Больная мать, отец-карьерист с приступами неконтролируемой агрессии, да и после всего, что Огнева наделала, он ее бы не простил. Или простил, но совсем не скоро. С такими родителями ребенку не позавидуешь.

И еще теперь Дияра точно уедет в свой Ковент-Гарден, а Кифер поставит чертов балет и уедет тоже. Куда-то. Главное – подальше.

43 – 09.2020

Я обреченно встала из-за стола, оставив на нем нетронутый кофе и яйца-пашот со спаржей и томатами. Подошла к весам и, содрогаясь, на них встала. Сорок три килограмма и сто граммов. Я рыдала с того момента, как Поль хлопнул дверью моей квартиры, и теперь зажала пальцами некрасиво текущий нос.

Это просто немыслимо. Я не хотела есть, стремясь к определенному состоянию организма, но при этом приходила в ужас от цифр и понимания, что они значат. Быть может, не будь у меня трагичного прошлого, я бы вообще не напрягалась, но… Только сегодня ночью Поль Кифер напомнил мне о причинах, по которым сорок три – охрененно мало.

У этого козла просто талант доводить меня до новых и новых рецидивов! Хотя а чего я ожидала? Мое воображение оказывалось бессильно нарисовать достоверную картинку того, как мы с Полем Кифером вместе плачем о судьбе нашего нерожденного ребенка. Или где он меня утешает. Утешает! Вот уж точно не нужно, спасибо. Пусть лучше рвет и мечет. Это хоть значит, что ему не плевать.

Всхлипнув в очередной раз, я прижала к животу руку. Сложно представить что-то меньше и беззащитнее нерожденного ребенка. О нем следовало заботиться. Но… его родители оказались слишком бестолковыми для самопожертвования.

Невесело хмыкнув, я представила, как объявила бы об этом маленьком недоразумении тогда, два года назад, и после реакции Кифера пошла бы помирать от голода где-то под питерским мостом. Сейчас хоть альтернативы имелись: нынче мосты в ассортименте не только питерские, но и московские.

Я попыталась посмеяться над собственной мрачной шуткой, но вместо этого из глаз потекли слезы. И вот в таком виде я заявлюсь на встречу с лондонским хореографом, очарованным моей харизмой? Ой, Дия, не переживай! В жизни ты такая посредственность, что он сбежит из ресторана, едва тебя получше разглядев. Скажет: «Сорри, мисс, я обознался. Давайте сделаем вид, что мы вас не нашли». Да, точно так и будет. В твоей жизни был всего один мужчина, сраженный твоей красотой с первого взгляда. И это, как ни смешно, Глеб, который в итоге тебя траванул, схлопотал по морде и переключился на беспроблемную Эви. Глеб, Дия, это не кавалер. Глеб – это диагноз!

В итоге, накрутив себя до состояния депрессии средней тяжести, я начала собираться на встречу, только чтобы не идти на первую часть репетиции по уважительной причине. Никаких сил на то, чтобы изображать из себя обворожительное нечто, не находилось.

И вместо того, чтобы попытаться произвести впечатление, я облачилась в повседневную одежду, украсив себя только тугим балетным пучком и толстыми стрелками на глазах. Будь у меня такая возможность, я бы закрасила подводкой и синяки, но есть такая тема: те, кто в Петербургском метрополитене считаются всего лишь оригиналами, в Москве признаются местными сумасшедшими. А у меня и так медицинская карта интересная.

Итого, представ перед зеркалом в своей неповторимой травмированной мрачности, я быстро нашла себе достойное определение: унылая татарка на тропе войны. Держись, Ковент-Гарден.

***

Я давно осознала, что моя жизнь строится по принципу «даже если ты думаешь, что дальше падать некуда, снизу обязательно постучатся». Вот, спрашивается, что мне стоило промолчать о ребенке накануне разговора о будущем, к которому я вроде как отчаянно стремилась? Два с лишним года молчала, нарабатывая себе репутацию тайной детоубийцы, и тут вдруг решила покаяться? Будто Поль отреагировал бы хуже, соври я сегодня ночью или попроси отложить разговор.

В общем, будем считать это условным началом моего падения. Ну, я вообще отвесно лечу вниз, собирая каждый выступ, с тех пор, как Кифер появился в Москве, но все же давайте эту тему оставим на следующий острый приступ самокопания. Итак, в меню сегодня: ночь, разговор, хлопок двери, истерика, очередная потеря веса и… женщина с видавшей виды сумкой в метро, оставившая мне на память обидную стрелу на чулке. Выйдя на свет и оценив масштаб катастрофы, я предстала перед соблазнительным выбором: непунктуальная или неряшливая? Решение показаться независимой дамой провалилось еще на подлете.