Я не был бы американцем, если бы считал, что ходить пешком — лучше, чем ездить. Именно поэтому я опять снял ранец с патронными коробками, положил его на багажник дрезины, уселся на удобное сиденье и, поставив ноги на педали, отпустил тормоз. Конечно, многим, наверно, я покажусь сущим балбесом: в таинственной, заброшенной нацистами базе, где к тому же высадились хайдийские главари-диктаторы со своими подручными, которые, разумеется, не дадут мне и микронного шанса выйти отсюда живым — и кататься на дрезине, словно мальчишка! А что делать было, леди и джентльмены? Выход через гору, к вертолету, где ждала меня Марсела, был от меня отрезан. Подводный выход — тоже. Оставалось искать третий, которого, в принципе, не было. Но я этого не знал, а потому надеялся, что штольня с рельсами где-нибудь выходит на поверхность.

От депо две колеи вели в эллинг, а перпендикулярно им шла еще одна двухпутка. В эллинг я пока возвращаться не собирался и потому поехал по неизвестной мне линии. Всегда мечтал о таком аттракционе! Фонарь на моем шлеме пробивал темноту, я крутил педали, едва успевая разглядывать проносившиеся мимо тюбинги. Изредка на них были какие-то надписи на немецком языке, непонятные обозначения белой, красной и черной краской. Примерно через триста ярдов я обнаружил новое разветвление линии. В луче фонаря мелькнула надпись: «Ахтунг!» и череп с костями. Я не успел притормозить, дрезина свернула по стрелке в боковую штольню и, промчавшись под уклон несколько десятков ярдов, сумела остановиться перед стальными воротами. У меня были неплохие шансы расшибить себе башку об эту железку, но все обошлось. Дверь была завинчена на штурвальчик, который охотно повернулся под моими руками, я проехал в дверь пешком. Это было хранилище торпед и мин, аккуратно уложенных на стеллажи, кроме того, здесь лежало несколько десятков ящиков со снарядами для пушек субмарин, а также ящики с толовыми шашками. Тол за сорок лет не только не теряет своей разрушительной силы, но становится очень чувствительным к сотрясениям и ударам. Аккуратно, стараясь лишний раз не кашлять, я убрался из этого опасного места и покатил на дрезине вверх, обратно к стрелке. На сей раз я перевел ее на «главный путь» и поехал прямо.

Вот эта дорожка могла привести меня к мгновенной и очень быстрой смерти, невзирая на то, что «череп и кости» тут никто не рисовал. Спасло меня только то, что ранец мой на одном из поворотов слетел с багажника и упал на колею. Я притормозил и пошел поднимать ранец, но в это время тележка моя по собственной инициативе снялась с тормоза и покатила дальше, постепенно набирая ход.

Я побежал было за ней, оставив мешок, потом решил, что она далеко не укатится, вернулся за мешком, нагнулся за ним… И тут там, куда укатилась тележка, то есть в той стороне, куда была в тот момент обращена моя задница, грохнул сильный взрыв! Самого грохота я, кажется, даже не услышал, только увидел оранжевый отблеск вспышки, а затем ощутил, как горячий тугой воздух оторвал меня от земли и швырнул ярдов на десять… Было такое ощущение, что какой-то великан пнул меня сапожищем под зад. Слава Богу, что в полете меня выпрямило, и ранец с патронами, вырвавшись из моих рук, улетел на два фута дальше, чем я. Иначе я расшиб бы себе лицо, а при особо удачном падении мог бы и вогнать себе в мозг собственные носовые хрящи. Подобным образом я сам уложил, если помните, Варгаса, так что, видно, Господь не захотел рассчитываться со мной за этот грех. Шмякнулся я вообще очень удачно, точно между рельсов, и ничего себе не сломал, хотя ушибся очень прилично и минуту-другую лежал в нокауте.

Потом, когда смог привстать, сесть и ощупать себя, восстановить дыхание и избавиться от легкого гудения в голове, я, наконец, стал соображать на тему: что же произошло?

По туннелю тянуло запахом взрывчатки. Толовую вонь я хорошо помнил еще с вьетнамских времен. Рванула мина, на которую наехала моя неуправляемая тележка. Если бы в тележке сидел я, то никто и никогда не узнал бы о моих приключениях.

Нормальный и даже, может быть, слегка контуженный человек не стал бы долго думать, а пошел бы туда, откуда пришел. Но то ли я был совсем ненормальным, то ли контузия была серьезной, только пошел я именно туда, где произошел взрыв. Мало того, я еще напялил на себя ранец с патронами! Нет никакого сомнения, что голова у меня в это время соображала плохо.

Фонарь — он так и не разбился, — высветил впереди развороченный путь, воронку, над которой еще курился дымок, загнутые вверх концы рельсов. Все тюбинги были исчирканы осколками. Тележка, сброшенная с рельсов и перевернутая, валялась здесь же, однако то, что ее не разнесло в клочья, а лишь изломало и издырявило, убедило мою голову, что это была лишь противопехотная мина. Противотанковая скорее всего под пустой тележкой не сработала бы, а если бы сработала, то вышибла бы тюбинги и завалила туннель.

Вот тут я, кажется, чуточку больше стал соображать и, не заходя за воронку, принялся просматривать впереди лежащий участок туннеля. Даже при легком обалдении, в котором я продолжал находиться, инстинкт самосохранения все-таки работал. Понемногу в голову стали приходить разумные мысли. Первой из них была, конечно, та, что надо вернуться назад. Однако не было никакой гарантии, что я вновь не нарвусь на заминированный участок. А это означало, что мне надо возвращаться тем путем, который я уже знаю, и вывести он меня может только в объятия Хорхе дель Браво.

Все остальные мысли касались уже только того, как двигаться дальше через наверняка заминированный участок. Идти через него, в принципе, было намного безопаснее, чем через любой неизвестный. Тут-то, по крайней мере, я уже точно знал, чего опасаться. Кроме того, если немцы в свое время установили тут мины, то, видимо, очень не хотели, чтобы кто-то ходил или ездил по туннелю. А это могло означать, что либо здесь имелся выход на поверхность, либо было спрятано нечто особо важное и секретное. Первый вариант мне казался предпочтительнее только поначалу. Наверно, потому, что я очень надеялся выбраться. Однако мне подумалось, что для того, чтобы надежно оградить вход, следовало установить противотанковую мину, а лучше — и мину, и хороший заряд из толовых шашек. Тогда бы при взрыве можно было наглухо завалить туннель на протяжении многих ярдов. Скорее всего эта цель тут не преследовалась. Кроме того, я совершенно неожиданно обнаружил, что неподалеку валяется стандартная металлическая табличка, на которой сквозь пятна ржавчины можно было разглядеть следы надписи: «Ферботен! Минен!» или что-то в этом роде.

Таким образом, мины были поставлены прежде всего для того, чтобы никто из «своих» туда не лазил. Наци были подозрительными, опасались шпионов и предателей в своих рядах, а потому доверяли минам больше, чем людям.

Совсем рядом с местом первого взрыва других мин быть не могло. Они бы неминуемо сдетонировали. Следующая должна была находиться где-нибудь подальше. И тут мне пришла в голову дурная, но гениальная идея. Я втащил искореженную, но способную катиться по рельсам тележку на путь и, поставив впереди разорванных взрывом рельсов, раскатил, а сам быстро, калачиком, улегся в воронку, оставленную первой миной. Тележка, мерно постукивая на стыках, пошла в свой крестный путь. Я, сжавшись, ждал удара, но его все не было. В этом тоже была опасность для моего здоровья: если бы я высунулся из воронки в момент взрыва, то мог бы лишиться глаз, которые выдавила бы мне ударная волна, а мог бы и заполучить перелом шейных позвонков. Но, на мое счастье, взрыв все-таки бухнул, горячая и пыльная волна пронеслась над воронкой, где-то впереди мяукнули звуки рикошетирующих осколков, ударивших в бетонные тюбинги. Когда все улеглось, я посветил вперед и увидел знакомую картину примерно в тридцати ярдах от себя. После этого я неторопливо пошел вперед, поглядывая на всякий случай под ноги. Глядел я и на стены, где тоже могли быть разные сюрпризы. Однако дошел я до второй воронки вполне благополучно.