Через три дня я получила от Тони ответ.

Дорогая Салли.

Принимая в расчет то, что ты угрожала лишить жизни нашего сына — вкупе с полным отсутствием у тебя материнских чувств после его рождения, — я нахожу странным, что, ты в своем письме упрекаешь меня в предательстве. Ведь в действительности это ты предала невинное дитя, ты — и никто иной.

Касательно же обвинений в том, что я не хранил тебе верность в период твоей беременности, хочу указать, что Диана Декстер была мне близким другом на протяжении многих лет. Как друг она и пришла на помощь, когда твое психическое здоровье во время беременности стало внушать серьезные опасения. Наша дружба переросла в нечто большее лишь после резкого ухудшения твоего состояния, повлекшего ряд безответственных, опасных выходок, угрожавших безопасности нашего ребенка.

Трудно представить себе лучшую приемную мать для моего сына, чем она, — благодаря ей в настоящее время Джек ни в чем не нуждается, а главное, растет в безопасной, спокойной обстановке, столь необходимой для ребенка в раннем возрасте. Разумеется, я сознаю и не отрицаю, что необходимо считаться с твоим — как матери Джека — мнением при принятии любых решений относительно его будущего. Но до тех пор, пока я не буду совершенно уверен, что ты более не представляешь для него опасности, я не могу с тобой «встретиться, чтобы поговорить». Искренне надеюсь, что ты находишься на пути к полному восстановлению психического здоровья и уже начинаешь осознавать последствия своего поведения, столь безответственного и разрушительного по отношению к нашему сыну. Пойми: я отнюдь не испытываю к тебе неприязненных чувств и искренне желаю тебе только добра в твоей будущей жизни.

Искренне твой,

Тони.

Копия: Джессике Лоу, Уондзуорт, Мин. здравоохранения и социального обеспечения.

Я читала это письмо, и руки у меня ходили ходуном. Первым делом я отправила его по факсу Найджелу Клэппу, а потом отправилась к Джулии за сочувствием.

— Ты же понимаешь, это написано его адвокатом, — участливо сказала она, готовя для нас кофе.

— Точно так же, как и мое письмо.

— Но в твоем, по крайней мере, звучал твой собственный голос. А это послание… местами оно звучит ужасно ханжески… Вот хоть здесь: «Это ты предала невинное дитя, ты — и никто иной». Нет, ты подумай, ну кто в наши дни изъясняется таким языком?

— Да уж, стиль совсем не типичен для Тони — я ведь знаю, у него проза рубленая, лаконичная. И он никогда не вдавался в подобные сантименты: «..я отнюдь не испытываю к тебе неприязненных чувств и искренне желаю тебе только добра». Он как раз испытывает ко мне откровенную неприязнь и только и мечтает, чтобы я как можно скорее попала под автобус.

— Это развод. А развод — это всегда потоки грязи.

— Особенно когда так много поставлено на кон.

Вечером мне позвонил мистер Клэпп:

— Э… по поводу письма вашего супруга…

— Меня оно расстроило, — сказала я.

— О… в самом деле?

— Да, потому, что этот мерзавец вывернул наизнанку все, о чем говорилось в моем письме. И еще потому, что это позволило ему в письменном виде заявить, что он «спасал» нашего сына… а это не только чистейшая ложь, но еще и ужасно обидно.

— Да, теперь я понимаю… э… почему вас могло расстроить это письмо. Но в отношении вреда, который оно может нанести… мы получили в точности то, чего я и ожидал.

— Серьезно?

— О да, я говорю вполне серьезно. Это то, чего я ожидал и на что рассчитывал.

— Вы хотели подобного ответа?

— Э… да.

За этим последовала очередная фирменная пауза, дававшая понять, что он собирается перейти к другой теме.

— Могу ли я узнать, каковы ваши успехи в поиске работы?

— Продолжаю искать, но пока, откровенно говоря, мне не очень-то везет.

— Я поговорил с доктором Родейл, вашим… э…

Он долго прокашливался, явно не желая произносить ужасного слова. Так что я пришла на помощь:

— Психиатром.

— Да, вашим психиатром. Она сказала, что подготовит отчет, в котором констатирует, что вам, в связи с… э…

— Депрессией.

— Да, с вашей депрессией, пока еще рано говорить о полной трудовой занятости. Это заключение, в самом крайнем случае, прикроет нас, если вдруг адвокаты вашего мужа поднимут эту тему на слушании, э… заговорят о том, что вы не работаете. Но если бы вы сумели найти хоть какую-то работу, это бы свидетельствовало о вашей благополучной реабилитации, о выздоровлении от… э…

— Депрессии.

— Вот именно.

Через пару дней раздался телефонный звонок. Это была Джулия. Она пояснила, что звонит из кабинета знакомого редактора. Я как-то упоминала в разговоре, что, учась в колледже, подрабатывала в летние каникулы корректором в Бостонском издательстве.

— А тут мой друг говорит, что они ищут корректора для срочной работы — работа большая, а два их штатных корректора уже загружены, — ну и я сразу подумала о тебе. Так что, если тебе это интересно…

— Конечно, мне это интересно.

На другой же день я отправилась на метро на Кенсингтон-стрит и провела больше часа в кабинете Стэнли Шоу, того самого редактора — худого, спокойного, обходительного мужчины лет пятидесяти с гаком. Он работал в отделе документальной и научной литературы в большом издательстве и, как правило, занимался объемными многотомными изданиями, такими как их ежегодник «Справочник по классическим дискам» — здоровенный кирпич на полторы тысячи страниц.

— Вы хоть сколько-нибудь разбираетесь в классической музыке? — задал он мне вопрос.

— Могу отличить Моцарта от Малера, — ответила я.

— Что ж, для начала уже неплохо — улыбнулся он, а затем расспросил меня о моем опыте работы корректором.

Его интересовало, совладаю ли я, американка, с англицизмами в тексте, со специальной музыкальной терминологией и огромным количеством аббревиатур — важной составной частью справочника. Мне удалось убедить его, что я все хватаю на лету и научусь быстро.

— Это хорошо, потому что на корректуру всего справочника у нас всего-навсего два месяца. Придется серьезно потрудиться, ведь книга представляет собой путеводитель по лучшим записям практически всех композиторов, от великих до малоизвестных. Словом, работа громадная — и, признаюсь, будь у меня другой выход, я вряд ли доверил бы ее кому-то, кто так давно не занимался корректурой. Но ситуация отчаянная — а Джулия Франк в вас верит. Я тоже верю, что вы справитесь. Вот и все, если вы тоже верите в свои силы и сможете выполнить эту работу в двухмесячный срок.

— Я справлюсь.

Мы ударили по рукам. Назавтра к дому на мотоцикле подъехал курьер с большущей тяжелой картонной коробкой — в ней оказались полторы тысячи страниц, моя работа. Я освободила стол на кухне. Там уже стояли лампа и банка из-под джема с заточенными карандашами. Кроме работы, я нашла в коробке контракт. Я подписала его и отослала по факсу Найджелу Клэппу. Через час он перезвонил: