– Да ведь я люблю тебя, точно ты мне брат младший! – закричал Огюст, и не думая сдерживать своей истерики. – Да ведь, кроме Элизы и тебя, у меня никого нет близких, никого на свете и не было уже много лет! Алешенька, не покидай меня! Смилуйся!

Все эти уже почти бессмысленные слова вырывались у него вперемешку с рыданиями. Слезы заливали его лицо, и он не думал их вытирать.

В таком состоянии его застал Деламье, примчавшийся буквально через четверть часа после того, как за ним была послана Анна.

– Слава Богу! – вскричал доктор, врываясь в комнату и на ходу срывая с себя шапку и распахивая пальто. – Ваша служанка прескверно говорит по-французски, и я ничего не понял, мсье, я вообразил, что заболели вы сами. Но, черт возьми, что с вами такое?!

– Спасите его, Деламье! – вскрикнул Монферран, протягивая к доктору руки, как тянут их к чудотворной иконе, моля ее сотворить чудо. – Спасите его, во имя всего святого! Я вас озолочу, я вам буду платить до конца жизни моей! Спасите!

Деламье, нахмурившись, осматривал больного. В душе он был потрясен, но старался скрыть это. А сам думал: «Святая Дева Мария! Да тот ли это Монферран?! Тот ли это гордый и заносчивый человек, который с таким презрительным равнодушием переносил изрядные неприятности, который без слез, с застывшим лицом и резко сжатым ртом, лишь чуть менее твердо ступая, шел за гробом своего единственного сына?! Он ли это?!»

В дверях стояла плачущая Анна, которой Деламье запретил входить в комнату. За ее спиной, шепча ей какие-то утешения, пристроилась Элиза, в коридоре голосила кухарка, решившая уже, что и ее заразили холерой и она теперь непременно умрет.

– Когда началось это? – спросил доктор Огюста. – Когда он почувствовал озноб и судороги?

– Не знаю… Мы утром вместе были на строительстве, он здоров был. Анна, когда он?..

– Два часа назад, – ответила та, всхлипывая. – В лавку сходил, пришел и говорит: «Не могу, колотит…» Сел было на стул в коридоре, а тут и скрутило его…

Монферран перевел Деламье ответ Анны. Доктор хмыкнул:

– М-да! Это холера, сомнений быть не может… Оставлять его в вашей квартире опасно, мсье Монферран. Квартира маловата для таких нужд. Советую увезти его отсюда.

– Куда это? – Огюст поднялся с колен, переводя дыхание, но говоря уже прежним своим резким решительным тоном. – Куда, я вас спрашиваю, а? На Сенную? В бараки?! Не позволю! Что же вы не советовали туда отправить нашего сына?!

– Простите, я полагал, что здесь есть какая-то разница, – пожал плечами Деламье. – Но воля ваша. В таком случае слушайте внимательно… Коридор весь велите посыпать известью, и немедленно. Вашу одежду снимите, умойтесь и все, что было на вас, сожгите. И впредь умывайтесь после каждого прикосновения к больному. Вы поняли? Скажите, чтобы то же сделала и эта юная красавица. – Он кивнул в сторону Анны. – Мадам пусть сюда вообще не заходит, если еще не заходила. Пошлите в аптеку вот за этими лекарствами… я пишу на листке. И сейчас прикажите приготовить горячую ванну.

– Уже приготовлена, – послышался от дверей голос Элизы. – Мсье Монферран сразу приказал, и мы с Настей уже сделали…

– Ах вот как! – Деламье снова кинул быстрый взгляд на Огюста. – Не так, значит, вы раскисли, как я было подумал. А то я едва не перестал вас уважать… Ну в таком случае сейчас же и выкупаем больного. – Говоря это, он скинул сюртук (пальто его давно висело в прихожей) и стал закатывать рукава сорочки. – Имейте в виду: ванны следует делать через каждые три часа, воду грейте все время. Самое важное – снять судороги и не допустить переохлаждения. Кто мне поможет?

– Я, – решительно проговорил Огюст.

– Вы… Хм! Впрочем, мужчина здесь действительно лучше поможет. Но я думаю, мадам де Монферран следует уйти к себе… И приступим!

Деламье ушел далеко за полночь. За прошедшее время у больного несколько раз бывали тяжелые приступы судорог, но ванны и принесенные из аптеки лекарства немного умеряли их силу. К ночи усилился жар, участилась рвота.

– Это естественно, – сказал, уже надевая пальто, доктор. – Сейчас все зависит от его сердца. Пока, слава Богу, оно работает без перебоев. До утра он продержится, а утром я снова приду. Будьте очень осторожны, мсье, – с холерой не шутят. Лекарства давайте в течение ночи через каждые полтора часа… Ну и прощайте.

Он взял у двери свою палку и, прихрамывая, вышел. Он хромал всегда, но сейчас особенно сильно, проведя несколько часов на ногах.

Ночь прошла в мучительной тревоге. Анна вместе с Огюстом сидела возле постели мужа и помогала делать ему ванны, хотя Огюст, помня о ее беременности, пытался запретить ей это. Элизу он умолил больше не входить в комнату больного, и она подчинилась, чтобы не волновать его больше. Тем более что в этой новой страшной тревоге к нему вернулись и спокойствие, и воля – он отдавал распоряжения коротко и четко, как на строительстве.

На рассвете у Алексея начался бред, он звал кого-то, что-то просил передать Анне, которая сидела тут же, потом забывался, но его вновь начинало рвать и лихорадить.

В девять утра явился Деламье.

– Температура держится, – сказал он, ощупав лоб больного. – К вечеру либо завтра утром она должна снизиться… Тогда может случиться самое плохое… Но сердце работает… М-да!

Доктор не ушел на этот раз и остался до вечера, а вечером, пощупав лоб Алексея, нахмурился и сказал:

– Упала температура. Сейчас начнется охлаждение, руки и ноги больного будут сводить судороги. Если мы сумеем их ослабить и вовсе прекратить, есть какая-то надежда, что ночью произойдет благоприятный кризис. Ванны сейчас станем делать через два часа, а в остальное время нужны непрерывные растирания рук и ног. Это мой метод, я уже применял его, и он дважды помог. Вы умеете делать растирания, мсье?

– Покажите как, я сумею, – коротко ответил Огюст.

В течение следующих десяти часов, до наступления утра, они, сменяя друг друга, а иногда вместе, растирали больному руки, ноги, бедра и грудь, в то время как Анна, кухарка и призванный на помощь дворник Игнатий таскали с кухни ведра с горячей водой, наполняя установленную в комнатке ванну и затем после каждого купания опорожняя ее.

На рассвете Деламье упал в кресло, задыхаясь и вытирая пот со лба:

– Не могу больше, мсье… Если вы в состоянии, продолжайте растирания. У меня уже нет сил!

У Огюста тоже начинала кружиться голова и дрожать руки, но он не разрешил себе поддаться изнеможению. Еще три часа, не разгибая спины, он массировал холодное, обмякшее тело Алексея и вдруг почувствовал, что оно начинает теплеть…

– Деламье, Деламье! – закричал он. – Кажется, помогает!

Доктор вскочил с кресла.

– Боже правый, неужели я в третий раз сумел вылечить холерного больного?! – воскликнул он с волнением. – Это неслыханная удача… Или чудо, – добавил он, прощупав кисть Алексея и посмотрев его зрачки. – Да, мсье, вижу, что крепка ваша вера… Если до вечера не случится новых судорог и температура не упадет, считайте, что он спасен. Ванны продолжайте делать. Вечером я приду. Вы поняли?