А в конце августа восемьсот тридцать первого года в квартире на Большой Морской вновь появился на свет ребенок. Анна Самсонова родила девочку, крохотную, но с огромными, черными, как агаты, глазами, с черными кудряшками, облепившими головку, с такими румяными щеками, будто их кто-то выкрасил еще прежде, чем малышка появилась на свет.

Об имени долго не спорили. Элиза, пораженная ее красотой, предложила назвать девочку Еленой, родителям это имя понравилось, и вскоре состоялось крещение.

Алексей был счастлив.

Придворный архитектор его императорского величества Андрей Иванович Штакеншнейдер вернулся домой из загородной поездки. В первых числах октября он навестил семейство – жену, двух дочек и сынишку – на даче, в Петергофе. Ему не удалось задержаться даже на два-три дня, в этот год ему было не до отдыха, и в своем дачном доме он прожил в общей сложности месяца полтора… У него было множество заказов, и откладывать их Андрей Иванович не хотел.

Его дела шли в гору. Только что, в сентябре восемьсот тридцать четвертого года, ему присвоили звание академика, его имя становилось все более известным, а при дворе его любили и ценили, как никого другого. Многим нравился застенчивый характер молодого зодчего, его сдержанность, граничащая с робостью, его нежелание спорить и возражать.

– Кабы такой характер недавнему вашему покровителю – господину Монферрану, – заметил однажды министр двора князь Волконский, – сему господину бы цены не было, господин Штакеншнейдер!

– Ему и так цены нет, – решился тогда возразить Андрей Иванович.

При всей своей робости он не выносил, когда задевали дорогих ему людей, а Монферран был ему не просто дорог, он был его учитель, и Андрей Иванович прекрасно сознавал, что без Монферрана никогда не стал бы «знаменитым Штакеншнейдером»… Ведь это Монферран устроил ему первые заказы, помог завести связи и, более того, внушил уверенность в себе, заставил уйти из Комиссии построения собора и работать самостоятельно.

Но то было раньше, было недавно.

Теперешний успех ошеломил молодого архитектора. Его стремительный взлет от чертежника Комитета по делам строений и гидравлических работ, которым он был еще пять лет назад, до придворного архитектора и академика пьянил его, вызывал радостное волнение, упоительные надежды… Впервые Андрей Иванович осознал себя не учеником великого Монферрана, а самостоятельным, зрелым мастером.

Женившись в двадцать пять лет, Штакеншнейдер боялся, что не сумеет обеспечить семью, не найдет в себе сил столько работать, чтобы вырастить детей и дать им достойное воспитание и образование…

Теперь, в тридцать два года, он был богат. Прежнюю свою квартиру он сменил на большой и удобный особняк на Миллионной улице. А еще раньше, в прошлом году, уступив просьбам жены, он купил дачу в Петергофе.

«Ничего, ничего, – думал Андрей Иванович, входя в свой просторный кабинет и с наслаждением погружаясь в кресло перед рабочим столом. – Буду много работать, буду много зарабатывать. Главное – удержаться на этой высоте, не потерять заказы, расположение императора. Главное – подняться еще выше…»

Дверь кабинета бесшумно отворилась, в нее заглянул лакей, только что разбуженный хозяином, приехавшим поздно, и оттого медлительный и сонно-недовольный.

– К вам пришли, – сообщил он уныло. – Изволите принять?

«Это еще к чему? – сердито подумал Андрей Иванович. – Не успел в дом войти, и вот уже… Ох, слава!»

– Проси!

Лакей исчез, через несколько мгновений дверь раскрылась шире, и на пороге кабинета, к изумлению хозяина, появился Монферран!

– Добрый вечер, сударь мой! – проговорил он, небрежно кидая цилиндр и трость на каминную доску. – Поздно я? Не прогоните?

– Август Августович… что вы! Боже мой, да я рад ужасно… Милости прошу! Петр! Свечи сюда! И вина, вина неси, поживее!

– Не надо бы! – Огюст махнул рукой и без приглашения сел, вернее, упал на стул. – Какое еще вино: я чуть не сутки на ногах, голова и так почти не работает…

– Что-нибудь случилось? – спросил Штакеншнейдер, привставая в кресле, но не решаясь встать и уступить его учителю, – Монферран всегда подшучивал над его щепетильностью.

– Вчера ведь опять вода поднялась выше всякого безобразия, – морщась, сказал Огюст. – Меня с собрания из Академии вытащили. И то, слава Богу, – там, как водится, уже с дел на болтовню переходить начали… Оказалось, на строительстве в подвальных галереях вода появилась. И много! Я чуть с ума не сошел: откуда ей взяться? Все было рассчитано, никогда такого не случалось прежде, а уж строим, сами знаете сколько… Всю ночь, как крыса, по подвалу бегал, искал, откуда течет? А утром сообразил наружу выйти. И так ругался, что едва мрамор со стен не посыпался… Какой-то болван догадался как раз со стороны Мойки колодец сажени в три вырыть, да под самой стеной! Объяснили: дескать, мусор вывезти не смогли, боялись оставлять, решили зарыть тут же, да вот-де не успели. А наводнение успело! Спрашиваю: кто отдал такое распоряжение! Молчат мастера, мерзавцы! А рабочие их боятся и тоже молчат… Все равно ведь узнаю, и мало ему, дураку проклятому, не будет! К полудню только сегодня воду откачали, а мне уже к заказчику ехать. Только-только домой забежал пообедать. Я ведь теперь переехал к строительству вплотную. Из окон его вижу.

– Вы дом купили? – обрадованно спросил Андрей Иванович, глазами указывая вошедшему слуге, куда поставить жирандоль[46] и поднос с вином и бокалами.

– Я думал, вы знаете, – улыбнулся Огюст. – Впрочем, откуда же, почти не видимся… Да, купил наконец. Маленький такой особнячок, двухэтажный, на набережной Мойки. Вдова одна продала, недорого. Дом ведь старый, его еще перестраивать придется. А у меня теперь хоть денег и много – государь мне за колонну, кроме Владимира третьей степени, целых сто тысяч серебром пожаловал – деньги невиданные, но лишних тратить тоже не хочу: у меня мечта давняя – хочу собрать себе коллекцию античной скульптуры, камей…

– А супруге вашей дом понравился новый? – спросил молодой человек.

– Больше, чем мне! – рассмеялся Монферран. – «На тебя, – говорит, – похож». Я было обиделся: «Потому что маленький, да?» А она: «Нет. Чистый, гордый, на других не похож и уверен в себе… Мне, – говорит, – в нем хорошо будет».

Потом, немного нахмурившись, Огюст добавил:

– Впрочем, ей бы везде показалось хорошо… Прежняя квартира давила нас обоих… Вы ведь знаете почему.

Андрей Иванович знал и ничего не стал спрашивать.

– Хотите, я распоряжусь чай или кофе? – робко спросил он. – Или давайте-ка поужинаем, пожалуй! Будете?

– Нет, спасибо, – решительно отказался гость. – Вы с дороги, вы и ешьте, а я только чашку чая, если можно. Дома поужинаю. Я ведь зашел-то вас поздравить с новым вашим повышением. Мы ж не виделись с тех пор, как вас избрали академиком! Ну так вот, примите мои поздравления!