* * *

Критика уже назвала новый роман Бине «Седьмая функция языка» академическим, структуралистским, философским и политическим детективом и/или триллером. Я добавлю одно определение: это еще и риторический детектив. Политика – важная сфера применения риторики, и это один из тех векторов, на перекрестьях которых зиждется остросюжетный и темпераментный роман Лорана Бине – неожиданно остросюжетный для подчеркнуто медленной дискурсивности французской интеллектуальной литературы.

Если увидеть в «Седьмой функции языка» сугубо академический, кампусный роман, то он оказывается в одном ряду с «Герцогом» Сола Беллоу, академической трилогией Дэвида Лоджа (у него даже есть общие с Бине персонажи, вроде Мориса Цаппа), «Обладать» А. С. Байет, «Hallucinating Foucault» Патрисии Данкер и др.

Бэкграунд интеллектуального детектива значительно богаче, но как минимум два романа находятся непосредственно в орбите «Седьмой функции языка»: «Имя розы» и «Смерть в Византии», авторы которых – Умберто Эко и Юлия Кристева, – стали персонажами романа Бине.

Ну и классика детектива – Конан Дойл с вечными Холмсом и Ватсоном. Инверсия двух этих сыщиков – Херцог и Байяр – расследует убийство у Бине. Шерлок Холмс vs Симон Херцог. SH vs SH.

Байяр – типичный полицейский, туповатый, но хорошо подготовленный, крепкий обыватель умеренно-правых взглядов, «Ватсон». В начале расследования он, втуне пытаясь понять, о чем толкуют его подозреваемые, покупает книгу «Ролан-бартский для начинающих», где дается перевод с «ролан-бартского» на французский. Это «Le Roland-Barthes sans peine» тех самых M.-A. Burnier и P. Rambaud, которым Фуко вменяет желание убить Барта собственными руками при первой возможности. Байяр начинает ее читать прямо в Сорбонне, в кафе напротив маленького кинотеатра «Шампо», закурив привычный «Житан». Но образцы перевода с ролан-бартского на литературный французский ему мало помогают и озадачивают еще больше. Почему «William» на ролан-бартском – это «L.»? И тогда Байяр, воспользовавшись правом силы, добывает себе волшебного помощника. Так вторым сыщиком поневоле оказывается Симон Херцог – интеллектуал, структуралист, доцент университета, вырванный Байяром из научной парадигмы и внедренный в ряды детективов, расследующих убийство автора, утверждавшего, что автор мертв.

Симон Херцог сдает экзамен на SH, отыскав ордена Почетного легиона в кабинете президента Франции. Ему достаточно одного пристального взгляда на Байяра, чтобы «прочитать», дешифровать его биографию: дважды женат, воевал в Алжире (ср. военное прошлое Ватсона), есть дочь и т. д., – с чего и начинается знакомство Симона с полицейским.

Логос становится Праксисом и замещает собою Праксис. Ролан Барт умирает и оказывается персонажем своей теории, стремительно превращающейся в fiction.

* * *

Интерпретация – это (при)знак Симона Херцога, таким же (при)знаком будет отмечен и Умберто Эко, с ходу выдающий Байяру факты его биографии, точь-в-точь как это проделывает Холмс к неизменному удивлению Ватсона. Только Байяр быстро перестает удивляться: слишком много холмсов на одного ватсона.

В структуралистском детективе Лорана Бине все герои помечены неким репрезентирующим их знаком: хиппи в сандалях, человек в перчатках, бородач, девушка в очках, человек с сумкой, плохо-одетый-болгарин-с-усами, человек с шерстяным галстуком и прической-кустом. И только политик остается без знака, то есть с нулевым знаком, – и это тоже опытному структуралисту о многом говорит. Симон, идя по улице, везде видит не события, а значения событий. Но и Байяру как типичному европейцу тоже достаточно малейших намеков, чтобы правильно определить политическую ориентацию собеседника. И он легко может идентифицировать профессора: он выглядит как студент, только старше. Совершенствуясь, он начинает мыслить последовательно, как структуралист. Постоянно наталкиваясь на болгарскую тему (Тодоров, Кристева, София), он спрашивает себя, не является ли переменная «Болгария» константным критерием? Этим вопросом мог бы задаться и Симон Херцог.

Игра с означаемыми и означающими идет как в философском, так и в комическом регистрах: философ BHL (Б.А.Л.), то есть Бернар-Анри Леви, всегда (всегда!) одет в костюм с низко расстегнутой белой рубашкой без галстука. Все верно, мы это тоже знаем. Поэтому, когда BHL хочет остаться неузнанным, он просто надевает черную рубашку. Несоответствие означаемого и означающего, соответственно, наказывается. К хранящему молчание в бурлящем университетской публикой баре «Drogheria Calzolari» бородачу подходит хиппи в сандалях и мочится на него. «Я же не говорил о политике!» – «Appunto!» («Вот именно!»). Комическое действительно щедро представлено в этом романе.

* * *

«Седьмая функция языка» Бине – это, конечно, классический whodunit. Все, что с самого начала нас интересует, – кто убил Ролана Барта и украл манускрипт (записи Романа Якобсона о седьмой функции языка) и что же в этом манускрипте; это выясняется еще в предфинальных главах романа. Однако останется второй, не менее важный вопрос – pourquoi? – который разрешится, как и положено, уже в самом конце, после умопомрачительных сюжетных поворотов, и вызовет гамму сложных чувств.

Дискурс о дискурсе о дискурсе Лорана Бине вьется в основном в меандрах своей исторической реальности. Но некоторые спорадические выпады из истории выдают в нем контрафактический роман. Это дает автору возможность не ёрничать над историей, изобретая различные трюки, чтобы уложиться в правду жизни, как, например, в отличном романе Фернандо Мариаса «Волшебный свет» (Гарсия Лорка жив, но запись об этом чудесным образом исчезает с кассеты).

А 1980 год выдался в Европе и вправду примечательным: социалист Франсуа Миттеран неожиданно начинает победную политическую кампанию за президенсткое кресло против Жискара д’Эстена; непобедимый Бьёрн Борг проигрывает теннисную партию (чпок-чпок, чпок-чпок) американцу Джону Макинрою на US Open (а в 1981-м еще и чеху Ивану Лендлу); сбит автомобилем и погибает культовый мифолог Ролан Барт; весной умирает Жан-Поль Сартр; железнодорожный вокзал в Болонье силами левых экстремистов взлетает на воздух; Чеслав Милош получает Нобелевскую премию по литературе; философ, марксист и структуралист Луи Альтюссер в припадке безумия убивает свою жену (а может, и не в припадке); Мишель Фуко неоднократно замечен мастурбирующим на плакат с Миком Джаггером; кубик Рубика начинает победное шествие по миру; Серж Генсбур снимается в рекламе элегантной мужской одежды фирмы «Bayard», и баннеры с его неожиданно солидным портретом в костюме с надписью «Байяр меняет мужчину! Не так ли, месье Генсбур?» заполоняют Париж; в столице терра инкогнита Москве открывается XXII Олимпиада, сопровождаемая скандалом и бойкотом.

Но временами синкопированный ритм истории дает сбой, и реальность истончается до нулевой отметки, обрастая заплатками фикциональности: бог умер уже давно, автор умер, даже бес и тот сдох, осталась одна София-Логос.

* * *

Весь роман, как и все расследуемое дело, вращается вокруг Logos’a.

* * *