— О, да, это так. — Он услышал тихий смешок. — Но мы оставим это, Воге. На самом деле, ты отложишь все дела... прямо сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты должен как можно быстрее доехать до конца дороги, называемой Топпасвейен, это в районе Колсаса69. Я позвоню тебе, не скажу когда, это может случиться и через две минуты. Если я услышу, что линия занята, это будет наш с тобой последний контакт. Понятно?

Воге сглотнул.

— Да, — ответил он. Потому что он понял. Понял, что это было для того, чтобы помешать ему связаться с кем-нибудь, например, с полицией. Понимал, что это не было бессмысленным сумасшествием. Сумасшедший, да, но не чокнутый.

— Захвати фонарик и фотоаппарат, Воге. И оружие, если это поможет тебе чувствовать себя в безопасности. Ты найдёшь осязаемые, неопровержимые доказательства того, что ты разговаривал с убийцей, и впоследствии сможешь свободно написать об этом. В том числе и об этом разговоре. Потому что мы же хотим, чтобы на этот раз люди поверили тебе, верно?

— Что будет...?

Но его собеседник уже завершил разговор.

Харри лежал в кровати Александры, его босые ноги торчали чуть дальше края.

Александра тоже была обнажена и лежала поперёк, положив голову ему на живот.

Они занимались любовью в ту ночь, когда были в баре «Ревность», и теперь снова делали это. Сейчас было лучше.

Он думал о Маркусе Рё. О страхе и ненависти в его глазах, отразившихся во время борьбы за глоток воздуха. Страх был сильнее. Но остался ли страх после того, как Рё снова смог дышать? В таком случае — если Рё не отменил денежный перевод — они, должно быть, уже освободили Люсиль. Поскольку ему было приказано не пытаться найти её или связаться с ней до того, как долг будет выплачен, он решил подождать пару дней, прежде чем звонить ей. У неё не было его номера телефона или других его контактов, так что не было ничего странного в том, что он не получил от неё вестей. Он погуглил «Люсиль Оуэнс» в интернете, и единственными результатами поиска были старые статьи в газете «Лос-Анджелес таймс» о фильме «Ромео и Джульетта». Никаких сообщений о том, что она пропала без вести или что её похитили. И он понял, что у них было общего, что их связывало. Это была не внешняя угроза после событий на парковке. И дело было не в том, что он видел в Люсиль свою мать — ту женщину в дверях школьного класса, женщину на больничной койке — и у него появился шанс спасти её. Их связывало одиночество. Они были двумя людьми, которые могли исчезнуть с лица земли, и никто этого не заметил бы.

Александра передала ему сигарету, которую они курили на двоих, и Харри затянулся и посмотрел на дым, поднимающийся к потолку. Из маленькой аудиоколонки «Женева», стоявшей на прикроватном столике, доносилась песня Леонарда Коэна «Hey, That’s No Way to Say Goodbye».

— Похоже, это о нас, — сказала она.

— Хм... О любовниках, которые расстаются?

— Да. Как поёт Коэн, чтобы не говорить о любви или оковах.

Харри не ответил. Держал сигарету и смотрел на дым, но сознавал, что она всё ещё лежит, повернувшись к нему лицом.

— Неправильный порядок, — сказал он.

— Неправильный, потому что Ракель уже была в твоей жизни, когда мы встретились?

— Я просто подумал о том, что сказала мне одна женщина. Как нас обманывают, когда автор меняет порядок предложений. — Он снова затянулся сигаретой. — Но, да, наверное, это и о Ракель тоже.

Через некоторое время он почувствовал тепло её слёз на своём животе. Ему самому хотелось плакать.

Окно скрипнуло, как будто что-то снаружи хотело проникнуть к ним внутрь.

ГЛАВА 37

Среда

Рефлекс

Дорога Топпасвейен, означающая «путь на верх холма», не совсем соответствовала своему названию. Она петляла между коттеджами, поднимаясь довольно высоко, но заканчивалась, когда до вершины холма Колсас было ещё довольно далеко. Терри Воге припарковался на обочине. Над ним стоял лес. В темноте он мог разглядеть что-то более светлое выше по склону. Он знал, это были скалы, любимое место альпинистов и других придурков.

Он повозился с чехлом для ножа, который взял с собой, посмотрел на фонарик и фотоаппарат «Никон» на пассажирском сиденье. Секунды шли. Минуты шли. Он посмотрел вниз, на огни в темноте внизу. Школа «Рузенвильде» была где-то там, внизу. Он знал об этом, потому что в этой школе училась Джини, когда он сделал её знаменитой. Это сделал именно он, Терри Воге, который использовал своё влияние музыкального критика, чтобы вывести Джини и её бездарную группу из андеграунда на свет, в мейнстрим, к деньгам. Ей было восемнадцать, она ходила в эту школу, и он пару раз приезжал сюда на машине, потому что ему было любопытно увидеть её в школьной обстановке. Что в этом плохого? Он просто побродил по школьному двору, чтобы мельком увидеть созданную им звезду. Даже не сделал ни одной фотографии, хотя легко мог бы. Телеобъектив, который он взял с собой, позволил бы получить в высоком разрешении снимки Джини, непохожие на её облик в роли опасной соблазнительницы. Снимки невинности, снимки юной девушки. Но если бы его обнаружили, подобное шатание по школьному двору легко могло быть неправильно понято, поэтому он приехал сюда всего два раза и потом стал искать её на концертах.

Он уже хотел проверить время, когда зазвонил телефон.

— Да?

— Я вижу, ты на месте.

Воге огляделся. Его машина была единственной припаркованной на дороге, и, если кто-то находился бы совсем рядом, в свете уличного фонаря он бы его увидел. Может быть, этот парень наблюдал за ним откуда-нибудь из леса? Рука Воге сжала рукоятку ножа.

— Возьми фонарик и фотоаппарат, иди по дороге, которая начинается за шлагбаумом, и внимательно смотри налево. Примерно через сто метров увидишь пятно светоотражающей краски на стволе дерева. Сойди с дороги и следуй дальше по мазкам этой краски. Запомнил?

— Да, — ответил Воге.

— Ты поймёшь, когда доберёшься до места. Как только ты это сделаешь, у тебя будет две минуты, чтобы сделать фото. Затем ты возвращаешься назад, садишься в свою машину и едешь прямо домой. Если ты не уйдёшь по истечении этих ста двадцати секунд, я приду за тобой. Ты понял?

— Да.

— Тогда пришло время пожинать плоды, Воге. Торопись.

Связь прервалась. Терри Воге