Когда мы добрались до места, где Симона Вандер напала на Трэвиса Хака, он сидел на песке, скрестив ноги, словно йог, и со спокойным выражением лица смотрел, как кровь струится из его ладоней, рук и груди.

Симона распростерлась в нескольких футах от него, у самого края воды. Ее плоский живот был обращен к небу, и две сережки в пупке блестели в свете луны.

Сбоку в ее шее торчал нож. Кухонный нож с длинным лезвием и деревянной рукоятью. Ее тело извивалось, словно она пыталась сбежать. Глаза были белыми и пустыми.

Мо Рид припал к песку, словно бейсбольный ловец. Без всякой необходимости проверил пульс. Потом выпрямился, покачал головой и подошел к Майло, стоящему над Трэвисом Хаком. Лейтенант все еще не мог отдышаться после бега. Пытаясь угнаться за Ридом, он одновременно ухитрился вызвать «скорую помощь».

Они с Ридом занялись ранами Хака, разрывая свои рубашки, чтобы наложить повязки. Через несколько секунд майка Майло, которую тот носил под рубашкой, и голая грудь Рида оказались залиты кровью.

Вся эта суета, казалось, забавляла Трэвиса.

Две перетянутых резинками пачки денег лежали на песке. Позже мы обнаружили, что в обеих были однодолларовые бумажки, и только сверху и снизу каждой пачки лежало по двадцатке для маскировки. Суммарно — по семьдесят долларов в пачке.

Аарон Фокс изучил место событий. Затем подошел к телу Симоны и посмотрел на нее так, словно она была чем-то чуждым и склизким, что выбросил на сушу океан.

Волны перекатывались через ее труп, оставляя на лице хлопья пены, пузырьки лопались, рассыпаясь водяной пылью в теплом ночном воздухе.

Окна соседних домов были темны. Рай для любителей отдохнуть в конце недели. К рассвету всю кровь смоет океанский прилив, но сейчас песок был липким, словно смола.

Мы с Фоксом стояли поодаль, пока Майло и Рид, действуя молча и идеально слаженно, сумели приостановить поток крови. Хак был бледен, потом лицо его сделалось сероватым, голова начала клониться набок.

Майло поддержал его за плечи, Рид взял его руки в ладони.

— Держись, приятель, — промолвил молодой детектив.

Трэвис посмотрел на тело Симоны, пошевелил губами.

— Й-й-я…

— Не разговаривай, сынок, — сказал Майло.

Взгляд Хака оставался прикован к Симоне. Он пожал плечами. Кровь снова потекла сильнее.

— Не двигайся, — попросил Мо Рид.

Трэвис пробормотал что-то.

— Ш-ш-ш, — произнес Майло.

Голова Хака поникла, глаза закрылись. Он заставил себя говорить членораздельно.

— Я снова это сделал, — выговорил он.

Я раздумывал над его словами, когда какое-то движение в пляжном домике привлекло мое внимание.

Что-то промелькнуло под домом, там, где лампочка, закрепленная на фундаменте, отбрасывала слабый свет на опоры и перемычку под зданием.

Что-то шевельнулось там. Никто больше этого не заметил. Я направился туда.

К стропилам на цепи была подвешена надувная лодка «Зодиак». Позади нее виднелась дверь, слегка приотворенная. Она была подвешена заподлицо с фанерой, которой была обита перемычка.

Замка на двери не было — вероятно, она вела в лодочную кладовку и приоткрылась от сквозняка.

Но сегодня ночью ветра не было. Хотя, может быть, случайный порыв…

Я пробрался между свай, чувствуя запах соли, дегтя и сырого песка. Над головой нависал пол нижнего этажа домика. «Зодиак» был полностью сдут. На стропилах, словно колбасы в трактире, висели и другие вещи. Маленькая металлическая байдарка, два комплекта весел. Старая жестяная вывеска с рекламным слоганом «Кока-колы», проржавевшая так, что ее нелегко было опознать. Она была приколочена к потрескавшейся, изогнутой от возраста поперечной балке.

«Всё становится лучше с…»

Я добрался до двери. Она была настолько узкой, что я едва протиснулся в проем. Внутри не было ни движения, ни света. Вряд ли эта кладовка была глубже нескольких футов, судя по положению перемычки. И, вероятно, уже давно пустовала.

Я распахнул дверь настежь — просто чтобы удостовериться.

И в лицо мне уставилась черная восьмерка.

Двойной ствол дробовика. Над смертоносной восьмеркой маячило лицо — местами кожа обвисла, местами была неестественно натянута.

Безволосое — ни бровей, ни ресниц.

В рассеянном тусклом свете похожее на маску.

Лысая голова, светлые глаза. Темная футболка и спортивные штаны, темные кроссовки.

Большое кольцо с бриллиантом на одном из пальцев, лежащих на спусковом крючке.

Насколько я мог видеть, приклад дробовика был полированным, идеальной формы. Металлическая гравировка возводила это оружие в ранг произведения искусства. Совершенно иной уровень, нежели «ствол», из которого мой отец палил по птицам.

Один экземпляр из драгоценной коллекции, от которой Саймон Вандер избавился по просьбе второй жены.

Бриллиант в кольце мигнул, когда Бадди Уэйр сильнее сжал пальцы.

— Спокойно, — произнес я.

Уэйр тяжело дышал через рот. Теперь была его очередь потеть.

Дряблый с виду мужчина с покатыми плечами, от которого едко пахло страхом.

Более опасный, чем если б он был в ярости.

Бледные глаза смотрели мимо меня на то, что происходило на берегу.

Кольцо дрогнуло снова. Ствол приблизился, замерев в считаных дюймах от моего носа.

Странное, великолепное безразличие охватило меня, и я услышал свой собственный голос:

— Не тот глаз.

Уэйр замер в замешательстве.

— Вы правша, но у вас может быть ведущий левый глаз. Закройте сначала один, потом второй и проверьте, какой сильнее приблизит мое лицо. К тому же вам нужно перестать бороться с оружием — оно не любит, когда с ним сражаются. Наклонитесь, обнимите его, станьте частью его. Давайте, моргните, проверьте свои глаза.

Уэйр смотрел пренебрежительно, свысока, но неосознанно повиновался, и дробовик в его руках дрогнул.

Я быстро пригнулся и изо всех сил ударил его в живот, а потом нанес жесточайший пинок в пах. Он захрипел, сложился пополам, ствол дробовика взлетел вверх.

Громовой выстрел.

Отколотые от потолка щепки.

Уэйр все еще корчился от боли, когда я вложил весь свой вес в удар с двух рук по его затылку.

Он рухнул на песок, по-прежнему сжимая дробовик.

Я наступил ему на руку, сломал пару костей и выхватил оружие.

Красивый охотничий дробовик, вероятно, итальянского производства. Приклад был сделан из чудесной ореховой древесины, металлическая гравировка изображала охотников времен Возрождения, преследующих сказочных зверей.