Мы пробегаем мимо горящего кресла, а затем мчимся вниз по лестнице в холл. Огромное, некогда величественное пространство напоминает поле битвы. Картины свалились со стен, на мраморной плитке лежит разбитая вдребезги люстра. Взгляд падает на неподвижную фигуру в углу, но мне не хочется присматриваться к ней. Не хочу знать, кто это. Не сейчас.

– Где дедушка? – сердито спрашиваю я.

Мама тянет меня за руку, вынуждает остановиться. Когда я поворачиваюсь к ней, то замечаю, что ее лицо бледно, глаза широко раскрыты от страха, и дышит она слишком часто.

– Эй, мам, – успокаивающе говорю я и кладу ей руку плечо. – Все в порядке, мы справимся, хорошо? Мы сильны. И в Доме полно хороших бойцов.

– Но я не хочу видеть, как ты сражаешься, – отчаянно восклицает она. – Не хочу смотреть, как ты делаешь все эти вещи. Я не этого для тебя хотела.

– Я это знаю.

Мама притягивает меня к себе.

– Я боюсь, Блум. За себя, но прежде всего – за тебя.

Она немного напоминает мне меня саму. Ту меня, какой я была всего несколько недель назад. Когда я из своего защищенного домика вдруг оказалась вытолкнута в этот мир.

– Мы справимся, – говорю я еще раз. – Надо найти дедушку. Если он хочет поговорить с повстанцами, я буду с ним. Мы найдем решение.

– Нам нужно спрятаться, – снова предлагает мама. – Если они не найдут тебя, то, может, уйдут отсюда.

Смею в этом сомневаться. Если они меня не найдут, то будут заглядывать под каждый проклятый камень и разберут дом по кирпичикам, если понадобится. Пока повстанцы блокируют наши силы, у них преимущество. Мне нужно выяснить, кто это делает. Насколько я знаю, не каждый последователь Ванитас на это способен. Так что мне просто нужно найти того, кто поддерживает барьеры, и вырубить его. Тогда мы перетянем преимущество на свою сторону и, возможно, еще сможем уладить дело мирным путем.

Но это должно произойти в ближайшее время. Чем больше жертв, тем сложнее будет прийти к ненасильственному решению проблемы.

– Отправляйся в катакомбы, – настойчиво говорю я, глядя маме в глаза. – Я серьезно, иди вниз и жди меня там.

– Но ты…

– Я могу позаботиться о себе, мама, – убеждаю я ее. – Я…

Продолжить не получается. В тот момент, когда я на миг поднимаю взгляд, я замечаю Элию. Он стоит позади нас у выхода из холла и с ненавистью смотрит на меня. Кровь застывает у меня в жилах, сердце в груди болезненно пропускает несколько ударов.

Скорее всего, моя реакция довольно очевидна, потому что мама тут же становится еще бледнее и прослеживает за моим взглядом.

– Кто это?

– Один из плохих повстанцев, – с рыком отвечаю я. Отстранившись от мамы, я делаю шаг в сторону, чтобы не стоять за ней. – Иди в катакомбы, мама.

Она расправляет плечи:

– Я буду с тобой.

– Мама, пожалуйста.

Времени на споры у меня не остается, потому что Элия уже двинулся к нам. Он идет к нам совершенно спокойно, кажется, даже не замечая, как окно позади него разлетается на множество осколков. Он не обращает внимания ни на крики со всех сторон, ни на дым от дымовой шашки, которая взорвалась в одном из коридоров. Дым, клубясь, проникает к нам в холл, но Элия невозмутим. Он похож на дьявола, прокладывающего путь к своей следующей жертве.

Я смотрю, как он приближается, и мои руки сжимаются в кулаки. До сих пор я даже не подозревала, что могу так сильно ненавидеть человека. Но лучше ненавидеть, обвинять его во всем, что произошло. Это подпитывает мои силы.

– Нам стоит перестать вот так постоянно пересекаться, – небрежно говорит он, как только оказывается в пределах слышимости. – А то уже даже смешно.

Ни один мускул не дергается на моем лице. По правде говоря, мне страшно, страшно до чертиков, но будь я проклята, если позволю ему это заметить. Я не доставлю Элии такого удовольствия.

– Вернее, нам стоит перестать перебегать друг другу дорогу, если уж на то пошло.

– Знаешь, – отвечает он, останавливаясь примерно в двух метрах от меня, – когда я увидел тебя в той квартире, в квартире Анатолия, то даже предположить не мог, что ты доставишь нам столько неприятностей. Ты была жалкой кучкой страданий, едва достойной упоминания.

– Недооценивать меня было ошибкой.

– Похоже на то.

Я поднимаю подбородок, стараясь сделаться немного выше, чтобы казаться более внушительной. Понятия не имею, получается у меня или нет.

– Чего вы хотите?

– Чтобы ты пошла с нами, – говорит он так небрежно, как будто это вполне безобидное предложение. – Пойдем с нами, и мы отступим. Все. Никто не пострадает.

Подавить фырканье мне не удается.

– Чтобы Джозеф стал Мастером Ванитас и убил нас всех, как только наши силы будут заблокированы? Конечно, нет. – В глазах Элии мелькает едва уловимое удивление. – О, я не должна была этого знать? Жаль, что никто не посвятил меня в правила этой игры.

– У тебя вообще нет другого выбора, – рычит он, не вникая в мои слова. – Мы ведь можем заставить тебя пойти с нами. Ты просто усложняешь ситуацию и излишне все драматизируешь.

Я чисто автоматически встаю более ровно и закрепляюсь ногами на полу, как учил Кево. Воспоминание о нем болезненно отзывается в сердце, но я решительно отметаю его в сторону.

– Давай, попробуй.

Элия, словно по команде, набрасывается на меня. От первого удара я уклоняюсь, второй попадает мне в плечо. Боль сильная, но в данный момент это не имеет значения. Как я ни стараюсь, положить руку ему на грудь не удается. С другой стороны, в этом пока нет необходимости. Каждый раз, когда моя кожа касается кожи моего противника, даже когда он бьет меня, я получаю немного его энергии.

После третьего удара он отшатывается и в ужасе смотрит на меня.

– Что это ты делаешь? – выдыхает он.

Злобная ухмылка расползается по моему лицу, когда я понимаю, что одерживаю верх. Физически Элия ничего не может мне сделать, не ослабив себя, и если бы он обладал активными силами, то уже давно бы их применил. Он бессилен.

Я замечаю тот миг, когда Элия осознает, что мои силы не блокируются. Растерянное выражение на его лице превращается в ярость, изо рта вырывается рычание.

– Уже не такая жалкая, а?

Яростный крик вырывается из его горла, и Элия бросается вперед. Он выглядит отчаянным, но отчаяние делает человека неосторожным. Я спокойно уклоняюсь в сторону, готовая рассмеяться от того, что мой враг промахнулся так явно. Слегка крутанувшись, разворачиваюсь.

И замечаю свою ошибку – но слишком поздно.

Сначала я слышу только треск. Громкий, отвратительный треск, который наверняка еще долгие годы будет эхом отдаваться в моей голове ужасным, ужасным эхом. Потом я вижу маму. Ее глаза широко распахнуты от ужаса, кожа до сих пор бледна от страха. Медленно, очень медленно она начинает сползать на пол. Словно в замедленной съемке я вижу, как руки Элии соскальзывают с ее шеи, и понимаю, что он сделал.