нему немало поклонников. Он открыто критиковал лидеров движения кибуцев за их узкий догматический взгляд.

“Стремление поставить сиюминутную материальную пользу во главу угла наносит непоправимый ущерб культурному, моральному, научному развитию общества кибуцев. И это относится ко всем слоям общества, без различия страны исхода, уровня образования и должности. А те, кто не согласен с общим мнением, не осмеливаются выступить с критикой. Кибуц – самое удачное изобретение в государстве, но без изменений и нововведений ему грозит опасность”.

Политический и общественный каток грозит раздавить Израиля. Замкнувшись в собственных страданиях, он молча сидит краешке постели. Трясущиеся руки говорят о его состоянии.

“Дорогой мой”, – по-матерински обнимает его жена, проклиная человеческую жестокость. Его гонители знают, что он страдает пороком сердца и всякое волнение приводит к удушью и сильным болям в груди.

“Мы вместе, и поэтому с тобой ничего не случится”.

Голос ее мягок, но душа полна гнева на врагов такого праведника, как ее Израиль. Борьба за возрождение кибуца, может стоить ему жизни. Одна у него надежда – на молодежь. Музыкант Нахче и его друзья не покидают их дом, стараясь его поддержать. А он все подкладывает под язык нитроглицерин.

“Не знаю, что скорее действует на меня, нитроглицерин или тепло твоих объятий”.

На исходе субботы назначено общее собрание. Кибуцники входят в столовую, теснятся, стараясь найти места. Впервые женщины не взяли собой вязание. В воздухе чувствуется напряжение. Покашливание, шепотки, громкие голоса. Все места заняты. Возмущенные члены кибуца едва кивают Израилю и Наоми. Некоторые вообще не обращают на них внимания. Наоми беспокоит самочувствие Израиля во все более сгущающейся атмосфере. Она боится за сердце мужа. Но ничто не может поколебать его преданность кибуцу.

Какой-то юноша говорит:

“Тот, кто считает, что в кибуце живут посредственности, должен уйти. Нечего ему тут делать”.

Глаза всех устремлены на председательствующего Эйтана Якова. Собрание в “едином порыве” обвиняет Израиля и Наоми в паразитическом образе жизни, в том, что он уделяет слишком большое внимание редактированию ее книг в ущерб книгам других авторов. А Наоми без помощи мужа не написала бы свой роман.

Главный его оппонент, “юное поэтическое дарование”, стихи которого Израиль разнес в пух и прах, берет слово:

“Этому человеку нет места в кибуце!”

Приспешники “дарования” аплодируют. Когда-то Израиль сказал, что “одно стихотворение не делает человека поэтом”.

“Наоми написала всего одну книгу, и это не превращает ее в выдающуюся писательницу!”, – кричат из зала.

Израиль молчит.

Вспоминают призывы Израиля к свободе личности “Считая себя свободным, Израиль наносит ущерб свободе пролетариата. Лозунг “от каждого по способности, каждому по потребности”, в кибуце звучит – “от каждого по возможности к каждому по возможностям кибуца”. И потому “главное – руки!”

“Вы что, сошли с ума, обижать такого человека!? Кто равен ему по уму? Израиль, помогает нам не забывать будущую цель, к которой стремится кибуц, помогает извлечь из тьмы конечные цели, забываемые в мелочах повседневности”.

Это говорит поднявшийся с места невысокий светловолосый мужчина, по профессии плотник. На него не производят впечатления велеречивые выступления. Плотник уверен, что жизнь кибуца обеднеет без такого человека, как Израиль.

“Если из-за Израиля, в котором я чувствую родственную душу, – продолжает плотник, – я должен работать еще пять часов, сделаю это с большим удовольствием, чтобы Израиль мог жить в кибуце”.

Шум нарастает, со всех сторон крики:

“Если ты не желаешь жить как все, уходи из кибуца”.

“Не знал, что так велика у нас коллекция дураков”, – негромко говорит Израиль Наоми.

Страсти накаляются.

Есть те, кто хочет избежать скандала. Яков Хазан, один из основателей движения “Ашомер Ацаир” преклоняется перед остротой ума Израиля Розенцвайга. Как и Меир Яари, он понимает, что потеряет Движение, исключив из него одного из духовных лидеров. Он специально прибыл на общее собрание в кибуц Бейт Альфа, чтобы употребить все свое влияние против возможного изгнания Израиля из кибуца.

Обсуждение длится до поздней ночи. Наоми боится, что такое напряжение может привести Израиля к сердечному приступу. Но для толпы важнее идеология и принципы, чем жизнь отдельного члена кибуца.

Ночью они не сомкнули глаз. Израиль сказал ей дрожащим голосом: “Судьба моя подобна судьбе Сократа. Подносят мне чашу с ядом”.

Она тихо ответила: “Покинем кибуц”.

“Не покину. Во всем мире нет такого создания, как кибуц.

Развития его не остановить. Следующие поколения создадут в кибуце образцовое общество”.

Сам Меир Яари приехал, чтобы защитить своего бывшего секретаря и подчеркнуть его высокие качества.

“Товарищ Розенцвайг – один из столпов общества кибуцев, пользующийся большим уважением в интеллектуальных кругах нашей страны”.

И он, Меир Яари, не может согласиться с потерей такой личности как Израиль.

Собрание умерило свой пыл, но левое меньшинство не успокаивается.

Меир Яари похлопал Израиля по плечу: “В твоем кибуце слышны другие голоса. Они понимают, что слишком погорячились и хотят слезть с высокого дерева. Многие говорили о тебе с большим уважением. Что важно? То, что говорит юный идиот или большинство?”

Никто не слышит от виновника скандала даже намека на извинение или покаяние. История усложняется. Он получает приглашение на совет Движения в кибуце Эйн Ашофет. “Это повестка в суд”, – говорит он.

Зал забит до отказа. От каждого кибуца присутствуют по два представителя.

Никто из присутствующих в зале не пожал руку Израилю. Все встали для исполнения гимна социалистического Движения. После чего Меир Яари начал свою речь. Сказал, что случилась неприятная вещь: один из наших почтенных и весьма уважаемых ветеранов, перед которым все мы преклоняемся, решил оставить кибуц.

Израиль и Наоми обмениваются удивленными взглядами.

“Извини, Меир, – белый, как мел, Израиль поднимается на трибуну, – Я не объявлял о своем уходе. Если ты хочешь, чтобы я оставил Движение, так тому и быть”.

Наоми поднялась с места: “Ясно всем, что моя судьба зависит от его судьбы. Если Израиль покидает кибуц, я следую за ним”.

Встает Теодор и с тяжелым германским акцентом говорит: “Израиль Розенцвайг человек проблемный. И мы должны втолковать ему, что такое – кибуц”.

“Не тебе, Теодор, учить меня, что такое – кибуц, – пришел в себя Израиль. – Итак, я хочу напоследок сказать, что марксизм начал развиваться в ложном направлении, относясь к любому слову критики, как к преступлению. Столь же преступно воспитывать молодежь согласно идеологии сталинизма”.

Из зала доносились выкрики, что Израиль идет против течения, не признает Ленина, не говоря уже о марксизме.

“Стыд и срам, – прошептал друг Израиля и Наоми, член кибуца Эйн Ашофет, – не может преданность высокой культуре существовать вместе со сплетнями