– Да, – кивнул Виктор, ожидая продолжения.

– Но СССР не девушка, – усмехнулся Соболев. – А одно из двух крупнейших и сильнейших государств мира. То есть мы реально свободны, в той, разумеется, степени, в которой мы должны принимать в расчет Англо-Американский союз, ну и, может быть, еще Индию.

– Верно, – не стал спорить Виктор. – Совсем как два здоровых брата-близнеца, отец которых в их отношения не вмешивается.

– На Бога намекаете? – улыбнулся Соболев. – Так мы же, Виктор Викентьевич, атеисты и в Бога не верим.

– Это ваше личное дело, Евгений Константинович, верить или нет, – в свою очередь улыбнулся Виктор. – А что, если он вдруг вернется?

– Даже так? – нахмурился Соболев.

– Именно так, – кивнул Виктор. – Взгляните фактам в глаза, Евгений Константинович. Вы в космос давно вышли?

– В пятьдесят третьем.

– На Луне уже были, конечно, а на Марсе, Венере? – Виктор старался сейчас, чтобы его вопросы не обижали и не задевали, но отдавал себе отчет, что тему он затронул щекотливую. Только деваться-то было некуда. Не тянуть же эту тягомотину с переговорами до бесконечности? Жизнь жестокая штука, и он, Виктор, предлагал этим людям еще не самый худший вариант будущего.

– Экспедиция на Марс состоялась одиннадцать лет назад, – с хорошо скрытой, но от того не менее заметной – во всяком случае, для Виктора – гордостью сообщил Соболев.

– А мы в космос вышли две с половиной тысячи лет назад, – тихо и даже как бы печально сказал Виктор. – Вы ведь так и не смогли открыть эту Дверь? Только Прага, Виченца и Иерусалим?

«Есть!» Он ведь блефовал, догадку свою проверял, но какой бы крепкий мужик ни был Соболев, играть против таких, как Виктор, он не мог. Вот вроде ни один мускул на лице не дрогнул, и взгляд остался спокойным, и дыхание ровным, но тотальному контролю над вазомоторикой секретарь ЦК обучен не был. И раз уж первая догадка оказалась верной, то и вторая могла оказаться правильной. Раз взломать кодированную Дверь они не смогли, значит, фокус не в том, что коммунисты разобрались с физикой феномена, а в том, что они нашли Камень и научились его использовать. Тоже достижение, между прочим, но совсем из другой оперы.

– Сколько артефактов вы нашли, Евгений Константинович? – спросил он и сразу же понял, что снова не ошибся. – Можете не отвечать. Я и сам знаю. Не более трех, и действуют они не везде…

«Вот так!»

– Я не совсем понял, о чем вы говорите, Виктор Викентьевич. – Будь на месте Виктора кто-то другой, скорее всего, поверил бы.

– Да и неважно, – снова улыбнулся Виктор. – Я к тому, что, когда мне понадобилось, я вышел в Амстердаме, а надо было бы, мог и в Калькутте объявиться или в Тамбове.

– В Муравьеве, – поправил его Соболев. – Тамбов уже лет шестьдесят как Муравьев называется.

– Ну, значит, в Муравьеве, – не стал спорить Виктор. – Мы вас завоевывать не собираемся, Евгений Константинович. Не нужно это нам, но я понимаю, что словесные заверения к делу не подошьешь.

– А что, есть, что подшить?

– Есть, – кивнул Виктор. – Вы, товарищ командарм, судя по петлицам, летчик? – спросил он, поворачиваясь к невысокому седому командарму первого ранга, сидевшему справа от Соболева.

– Так точно. – Глаза, похожие на два ружейных дула, повернулись к Виктору, но и только.

– В космических группировках разбираетесь? – спросил Виктор.

– Немного, – холодно усмехнулся летчик.

– Ну вот и славно. – Не прикасаясь к «часам», Виктор отдал команду «немой речью», и над столом возникла небольшая – всего около метра в диаметре – проекция.

– Это то, что происходит сейчас над нашими головами, – сказал он, кивнув на проекцию. – Семь сателлитов, как я понимаю, разведывательных… Ткните мне пальчиком в любой, по вашему выбору, и мы его… – Он замолчал на секунду, как будто подбирал подходящее слово или решал, что бы такое с этим спутником сделать. – Да в общем-то все равно, – сказал он, наконец. – Можно оглушить, а можно уничтожить.

– Этот, – не раздумывая, ткнул пальцем в проекцию летчик.

– Этот, – повторил за ним Виктор и пометил рубиновую точку маркером. – Буржуйский?

– Нет, – усмехнулся летчик. – Наш. У нас с американцами статус-кво. Не стоит его разрушать. Тем более по мелочам.

– Вам виднее, – не стал спорить Виктор. – Будем ронять?

– Жалко, – вмешался в разговор Соболев. – Спутник денег стоит, народных… Но вы, кажется, говорили, что можете «оглушить»? Это на время или насовсем?

– Можно и на время, – кивнул Виктор. – Связывайтесь с центром слежения или что у вас там, через пять минут мы его отключим.

«Отключим? А куда он, на фиг, денется!» – усмехнулся он мысленно, но тут же и подстраховался.

«Отключим?» – беззвучно проартикулировал Виктор вопрос, между тем вежливо улыбаясь хозяевам, которые, естественно, его переговоров слышать не могли.

«Так точно, господин главнокомандующий!» – ответили ему от Порога.

«Ну вот и славно! – выдал он оператору «орден». – Не подкачайте, ребята, и будет нам всем счастье!»

Смерть – ты видишь – также мнима.

Жизнь и правда – лишь в любви.

Генрих Гейне

Бесплодна и горька наука дальних странствий.

Сегодня, как вчера, до гробовой доски -

Все наше же лицо

встречает нас в пространстве:

Оазис ужаса в песчаности тоски.

Шарль Бодлер

Долгий выдох, длинный вдох, плавный, протяжный, уходящий в неведомую глубину, уже не легких, кажется, а самой души. Глубоко-глубоко, туда, куда не достает свет сознания, где можно легко затеряться и пропасть в затянутых мглой и туманом извивах и узостях ее, Ликиной, души. И снова выдох, ровный, упругий, длящийся время и еще время, так долго, как если бы существовал сам по себе, без всякой связи с Ликой и ее дыханием. Но дело не в легких, не в горле и губах, принимающих вдох и отпускающих выдох. И вдох, и выдох – лишь средство, инструмент, дорога, ведущая ее – долго ли, коротко ли – к заветной цели, которая и есть все.

«На что это должно быть похоже?» – хороший вопрос, но ответа на него нет и не может быть, потому что на самом деле это ни на что не похоже, и никакое ухищрение никогда не помогает дважды. Вот в чем проблема, или она все-таки в том, что Лика все еще учится, но ничему пока не научилась?

«Хорошо, – согласилась она с собой. – Нет, так нет. Тогда попробуем рассуждением подманить фантазию, а там, глядишь, и само пойдет, как дубинушка».