В рации раздавались голоса. Какой-то человек с сильным шотландским акцентом говорил о подтопленных участках на Перт-роуд. Водитель незаметно отер свою руку о рабочие брюки.

– Так как у тебя прошло Рождество – хорошо? – спросил он как бы ненароком минуту спустя.

– Да. Спасибо, – солгал Шагги.

– Как Санта – не пожалел денег на подарки?

Рождественские подарки пришли по каталогу «Фриманс», и теперь кредит медленно погашался.

– Не пожалел.

Черное такси наконец добралось до огней серого обшарпанного жилого района, и водитель спросил:

– Сынок. Как, ты говоришь, зовут твоего отца?

Шагги подумал, не соврать ли ему, но сказал:

– Хью Бейн.

У водителя словно гора свалилась с плеч, и он расслабленно откинулся на спинку сиденья. Когда он высадил Шагги в Джермистоне, полночь уже миновала. Мальчик предложил водителю пакет с пятнадцатью украденными монетками. Тот внимательно посмотрел на пакет и, то ли исполнившись сострадания, то ли чувства вины, сказал, что поездка была бесплатной, потому что Шагги такой хороший мальчик. Шагги предпочел бы, чтобы таксист взял деньги – он не хотел, чтобы тот думал, будто ему понравились водительские пальцы у себя в заднице.

Шагги, поднимаясь по каменной лестнице к входной двери на Стронсей-стрит, чувствовал, что водитель смотрит ему в спину. Но стоило Шагги повернуться и храбро улыбнуться, как водитель тронулся с места и укатил. Когда такси завернуло за угол, Шагги заправил черную рубашку в твидовые брюки, потер саднящее место на животе.

Все здания здесь были на одно лицо; многоэтажки теснились на узкой дороге, образуя каньон из кирпича и стекла. Он поднял голову, увидел яркий свет, услышал музыку в одной из квартир на третьем этаже и нажал на домофоне кнопку 3. Без всяких вопросов дверь автоматически открылась.

Освещение в подъезде было тусклое. Где-то наверху эхом отлетали от стен громкая музыка и веселые голоса. Шагги вошел внутрь. Любой ребенок в Глазго знал, что это самый бедный жилой квартал. Примерно шесть футов декоративной плитки у входа растрескались, часть плиток отсутствовала. На уровне глаз взрослого человека на стене густой коричневой краской была нарисована стрелка, показывающая в глубь здания. Все плоские поверхности были исписаны граффити – любовными излияниями и декларациями бандитской спеси. Видя клятвы верности, адресованные ИРА[135], Шагги решил, что Джермистон – определенно католический район.

Подойдя к лестнице, он услышал шум вечеринки на третьем этаже. Веселье, казалось, было в самом разгаре, словно ночь еще не пошла на спад. Мальчик медленно, по одной ступеньке, поднимался по лестнице. Ступеньки были гранитные, изношенные посредине, без изогнутых перил: лестницу возвели вокруг монолитной стены. Поднимаясь, он не мог видеть, что его ждет за углом.

Он преодолевал пролеты бесшумно, шаг за шагом. На втором повороте он наткнулся на мужчину и женщину, сидевших на холодных ступеньках. Они напоминали собой две груды грязного белья. Они делали друг с другом такие вещи, которые мальчик видел прежде. Женщина, по виду старуха, едва ли осознавала, что происходит, а мужчина засунул руку ей под юбку, трогал ее за грязное место.

Шагги скрестил руки на груди и вежливо сделал шаг назад, подальше от этого зрелища. Он тихо сошел на несколько ступенек и уже почти свернул за угол, когда женщина открыла безумный глаз и увидела его. Мужчина продолжал тереть ее, словно туфлю полировал.

– На че таращишься? – спросила она опухшими губами.

– С вами все в порядке? – тихо спросил он. – Он вам не делает больно?

Где-то над ними открылась дверь, и гул шумной вечеринки разнесся по всем этажам. Люди расходились по домам.

– Джон, остановись-ка на минутку. – Женщина оттолкнула руки мужчины, застегнула пуговицы на платье и попыталась придать больше достоинства сцене. Она опустила глаза на каменные ступени. Но пьяный мужчина все равно продолжал жевать ее шею.

Шагги достал одну из своих пятнадцати монет и положил на голое колено женщины. После этого он пронесся мимо них, спеша наверх – туда, откуда доносился шум. Вниз по лестнице шли мужчины и женщины в зимних пальто. Чтобы их подкашивающиеся ноги и длинные одеяния не увлекли его за собой вниз, требовались быстрота реакции и немалые усилия. Он добрался до третьего этажа и, обнаружив, что дверь все еще открыта, вошел в квартиру. Никто не остановил его, когда он протолкался мимо множества ног в маленький коридор. Никто не обратил на него внимания, когда он вошел в главную комнату.

Эта комната представляла собой уменьшенный вариант гостиной в их доме. На стенах бордового цвета парчовые обои, у одной из стен – маленький электрокамин с фальшивыми пластмассовыми угольками, бросающими оранжевый отсвет в жаркую комнату. В середине комнаты стоял комплект мягкой мебели, с которой еще не сняли защитную пленку. По углам расположились несколько принесенных из кухни стульев, на них сидели мужчины и женщины, которым перевалило за сорок, а то и за пятьдесят, их Шагги не видел никогда. На мужчинах были плотные серые костюмы и широкие галстуки, на женщинах – броские блузы. Они сидели с чопорным видом, будто только что пришли из церкви, правда, в глазах у них стояла влага, словно они выпили слишком много вина для причастия.

В углу работал проигрыватель, воспроизводя особо грустную версию «Данни-бой»[136]. Несколько бродяг постарше сидели с банками теплого пива и своим подвыванием убивали слова баллады, а рядом с ними сидела старуха со слезами на глазах. Все, кто находился в комнате, уже соскальзывали вниз с пройденного пика вечеринки. Он обошел комнату, вглядываясь в лица – не найдется ли среди них его матери. Агнес здесь не было.

В углу у окна за маленьким складным столиком сидел мальчик, приблизительно ровесник Шагги. С того момента, как Шагги начал описывать свой поисковый круг по комнате, мальчик не спускал с него глаз. Мальчик был хорошо одет, его волосы, расчесанные матерью на аккуратный пробор, еще не успели растрепаться. Они посмотрели друг на друга, и Шагги подумал, что мальчик, может быть, тоже потерялся и ищет маму. Мальчик поднял руку, неуверенно помахал Шагги, который тут же решил подойти к незнакомцу и поговорить с ним. На полпути он увидел, что на столике, за которым сидит мальчик, лежит тарелка с песочным печеньем и стоит стакан с шипучкой, еще пускающей пузырьки. Кто-то из присутствующих любил этого другого мальчика. Шагги развернулся и продолжил поиски Агнес.

В коридоре он снова пробрался через лес ног. В маленькой узкой кухоньке он увидел женщину с черными как уголь волосами. Сердце его вспорхнуло,