Остальные дома стояли, тесно сгрудившись вдоль ручья и зияя темными окнами. Я старалась обойти их стороной, настороженно поглядывая то направо, то налево. Повсюду я видела осыпающиеся арки над воротами, валяющиеся на земле сломанные ставни, груды выброшенных во двор соломенных тюфяков, пустые ведра и никому не нужный огородный инвентарь, успевший заржаветь и почти исчезнуть в густой траве. На открытой веранде очередного ресторанчика, пристроившегося между углами двух зданий, я заметила несколько искалеченных пластиковых столиков и стульев, остатки которых были разбросаны по каменному полу. На единственном целом стуле спал громадный кот, безмолвный и неподвижный. Его шерсть в лунном свете казалась серой.

В данный момент мне вряд ли были необходимы подобные воспоминания, но я все пыталась прокрутить в голове подробности разных историй о горных духах и другой нечисти, что живет в полях и лесах и существует ради единственного удовольствия запутать, сбить с дороги глупых путников. Бабушка как-то рассказывала мне о том, как один человек из Саробора отправился в горы искать своих овец и оказался в доме, полном мертвецов, да еще и вынужден был вместе с ними трапезничать. Вывела его к этому дому маленькая девочка в белом чепчике, на самом деле оказавшаяся вовсе не ребенком, а неким зловредным существом, забыть которое он так и не смог до самой своей смерти. Бедолага постоянно вспоминал ту «девочку» и ту жуткую трапезу за одним столом с мертвецами.

Впереди начался спуск в долину. В этом месте ручей пробил в земле глубокую впадину с крутыми краями, падал через нее и змейкой струился дальше. В долине, раскинувшейся ниже, виднелись еще несколько домов, скучившихся у поворота дороги, а дальше снова начинались дикие заросли, между которыми вилась тропинка. Спускаясь по ней и держась ее травянистого края, чтобы не поскользнуться, я увидела прямо перед собой маленький каменный домик с высоким крылечком и низенькой зеленой дверцей. Пожалуй, это была единственная дверь во всей опустевшей деревне, которая все еще нормально висела на петлях. Из-под нее пробивалась полоска света.

В любую другую ночь я, конечно, повернула бы назад и вернулась бы тем же путем, каким и пришла. С другой стороны, в любую иную ночь я бы вообще ни за что сюда не пошла.

«Так! — сказала я себе. — Значит, тот, за кем ты так долго тащилась по горам, вошел в этот домик, если, конечно, не стоит в данную минуту у меня за спиной и, замышляя недоброе, не следит за мною с той самой минуты, как я вошла в деревню».

Последнее предположение показалось мне достаточным основанием, чтобы немедленно подняться по потрескавшимся ступеням крыльца и попытаться войти в дом. Мне, правда, потребовалось довольно много времени, чтобы заставить себя открыть дверь, но под конец я все-таки ее распахнула и вошла, твердо собираясь спросить у него: «Так вы и есть Гавран Гайле?» Теперь будь что будет.

— Здравствуйте, доктор.

— Значит, это вы?

— Конечно я. Входите, доктор, входите. Как вы сюда попали? Да входите же — и дверь за собой закройте. Присядьте. Зря вы, доктор, это затеяли. Вы ведь могли упасть, пораниться, заблудиться. Мне как-то в голову не пришло, что вы можете за мной пойти.

— Я видела вас там, на винограднике.

— Видимо, я вас не заметил. Я и не думал, что так получится, иначе непременно остановился бы и заставил бы вас повернуть обратно. Идите сюда, поближе к огню, садитесь, вот я вам тут местечко расчистил.

— Ничего, я постою.

— Но вы, наверное, устали. Пожалуйста, садитесь! Вот здесь. Просто садитесь и ни о чем не беспокойтесь. А это я сейчас отодвину. Я давно собирался навести здесь порядок, но времени вечно не хватает. Всегда так поздно… Да садитесь же! На цветы не обращайте внимания, просто отпихните их в сторону и садитесь.

— Но я не хотела бы так бесцеремонно вторгаться…

— Ничего, можно придвинуть эти цветы еще ближе к огню, доктор. Так они еще скорее высохнут.

— Простите?

— Понимаете, чем скорее они высохнут, тем меньше будут пахнуть. Как видите, цветы я не выбрасываю. Вы не замерзли, доктор?

— Мне следовало бы вернуться…

— Сейчас об этом даже речи быть не может. Вам необходимо немного подождать. Со всем следует покончить прямо здесь.

— Я совершила непростительную ошибку…

— Ничего, теперь уже все в порядке. Уверяю вас, все будет хорошо. Здесь вы в безопасности. А назад мы вернемся вместе. Идите сюда. Будьте добры, положите эти монеты в бочонок.

— Боже мой! Сколько же здесь?

— Было гораздо больше — когда-то.

— Я даже узнать не могу, что это за монеты такие.

— Некоторые сохранились с довоенных времен. Многие гораздо старше.

— А это что?

— Римская бронза, доктор. Здесь, в холмах, полно таких монет. Для вас они, возможно, почти ничего не значат, но для мертвых это по-прежнему деньги.

— Что же вы со всем этим будете делать?

— Отдам. Очень дурно вручать живым людям деньги мертвых, но еще хуже было бы оставить их здесь, тогда как они еще могут принести хоть какую-то пользу.

— Но вам, наверно, придется подробно объяснять, откуда это у вас?

— Извините, доктор, но вы поставили ноги прямо на рисунки… Позвольте, я их немного передвину.

— Ох, извините!

— Мне необходимо найти для этих рисунков какое-то другое место, желательно подальше от очага. Еще не хватало, чтобы они загорелись, ведь некоторые из них очень древние. А вот этот рисунок — видите? — создан человеком, который уже успел умереть. Я с прошлого года приношу сюда монеты, которые люди оставляют на его могиле.

— Так вы — мора?

— Не всегда. Тут больше ста лет жила одна мора, а потом началась война, и люди перестали верить в духов. Моя жена, например, ни во что не верила, не могла после того, что случилось с нашим сыном. Навестив его могилку, она приходила домой и говорила: «Знаешь, рисунки, которые там оставляют люди, совершенно промокли, краски расплылись, потекли ручьями, а принесенные цветы завяли и перепачканы грязью. Они пахнут смертью. Так для чего же все это делается? Чтобы мне стало легче? Разве это возможно, если там, в земляной дыре похоронен мой сын?» Воды, доктор, дайте мне воды.

— Что, простите?

— Воды. Вон она, рядом с вами. Пожалуйста, дайте мне воды. Мне необходимо вымыть руки. Сегодня как раз была такая ночь, когда я чищу могилы и приношу сюда цветы и рисунки. Ведь в эти места теперь никто не приходит. Большая часть шахт давно закрыта, но говорят, что там по-прежнему опасно. Я не могу выбросить эти вещи, доктор, они с могилы моего сына. Возможно, я даже стал немного верующим. Когда моя жена на следующий вечер вернулась домой, мне показалось, будто кто-то вдохнул ей в уши некую великую тайну. Она спросила, видел ли я могилу, такую чистую, аккуратную и ухоженную. Жена сказала мне, что, стоя у могилы, чувствовала: теперь наш сын совершенно спокоен. Еще она заявила, будто порядок там навели не человеческие руки. Это сделала мора. Жена уверяла меня, что чует это нутром. Потом она снова пошла к могиле и принесла эти монеты. Что мне оставалось делать? Только взять их и отнести сюда.