— Ясно. Думаю, теперь мы друг друга поняли. Давайте говорить без обиняков. Я не знаю, кто их владелец, и, скорее всего, никогда не узнаю, верно?

— Скорее всего.

— Однако мне известно, кто представляет владельца. Нет, не надо отрицать. Я слишком устал, чтобы и дальше играть в эти игры. Ваш клиент хочет получить обратно свои записные книжки? Прекрасно. Я деловой человек, мистер Лэтхем, а не похититель марок и не вымогатель. Поэтому давайте заключим сделку, и вы получите ваши книжки. Вот мои условия. Во-первых, никаких обвинений, а также карательных мер в адрес меня самого, моего ресторана и кого-либо из моих друзей, включая мистера Экройда. Иск к нему должен быть отозван, — Хирам прочистил горло и подался вперед. Оральная Эми, лежа на полу, смотрела, как всегда, округлив ротик, как будто изумляясь его словам. — Во-вторых, — продолжил он твердо, — вымогательству на Рыбном рынке на Фултон-стрит должен быть немедленно положен конец. Жабр и другие торговцы рыбой должны получить возможность вести свои дела без каких-либо дальнейших притеснений и без страха за свою жизнь. В-третьих, я хочу, чтобы Дубину посадили в тюрьму.

— Я — не судья, — заметил Лэтхем. — Не я решаю, кто будет сидеть в тюрьме, а кто нет.

— Если ваш клиент пообещает, что Жабру не причинят никакого вреда, его показаний будет достаточно. Если нет — что ж, я пойду на этот риск. — Он глубоко вздохнул. — Это все.

— Мне необходимо переговорить с моим клиентом. Предварительно скажу, что эти условия могут стать основой для соглашения. Я вам перезвоню. Какой у вас номер телефона?

— Не пойдет, — вмешался Джей. — Вы что, совсем за идиотов нас держите? Нет уж, мы условимся о встрече. Вчетвером: мы с Хирамом и вы с вашим клиентом.

— Где и когда? — спросил адвокат.

— «Хрустальный дворец», — сказал Экройд. — После закрытия. Кристалис выступит в качестве посредника — за вознаграждение. У нее есть один бармен-телепат, который позаботится о том, чтобы ни у кого не возникло искушения затеять нечестную игру.

— Договорились, — сказал Лэтхем.

* * *

Его пальцы порхали по ее телу — лаская, почти боготворя ее. Рулетка смутно понимала — что-то изменилось в их отношениях. Внимание такисианина почти всецело принадлежало ей. Это могло послужить поводом для тревоги, будь она чуть больше сосредоточена на действительности. Но ее преследовали видения. Ее ребенок, надежно скрытый из виду. Она отчаянно желает ему смерти. Но снова и снова приходит в детскую палату, чтобы увидеть его. Он пытается сосать ее грудь. «Очевидно, вы оба скрытые носители. К несчастью, вирус решил проявиться у вашего ребенка». И эти голоса заглушали невнятные ласковые слова, которые бормотал Тахион.

«Это… существо не имеет ко мне никакого отношения! Видимо, моя жена не считала нужным хранить мне верность». Полные порицания карие глаза, лицо, застывшее в горькой маске оскорбленного достоинства. «Я мог бы закрыть глаза почти на все, что угодно, Ру, но семья — это святое».

«Джозия, за что ты со мной так? Ведь ты сейчас мне так нужен!»

Она не нашла в нем сострадания.

Тахион вошел в нее, и она вся напряглась, сомкнула вокруг него нежную влажную плоть.

Призрачные пальцы неуловимо коснулись ее ментальных барьеров. Ее тело, казалось, все съежилось — женщина собрала воедино всю свою волю, извлекла смерть из каждой своей клеточки. И на миг заколебалась, а ее нерешительность была сродни боли.

Этот мужчина — такой… такой хороший. Они делили друг с другом музыку, постель и страх. Но у нее нет другого способа освободиться — освободиться от чудовищ.

Ее сознательный, добровольный выбор, избавление от смерти — он пришел словно сам собой. Любовь, сметающая все барьеры.

И барьеры рухнули. Они были возведены искусственно. И когда она освободилась от оков, под напором ее смятенных чувств разум надломился — а с ними и ментальные щиты.

На один краткий миг, когда они стали единым целым, Рулетку охватил экстаз. Потом ликование сменилось ужасом. Она почувствовала, как Тахион прикоснулся к ее воспоминаниям. Ребенок, Плакальщик, Джозия, Астроном, «Малютка», СМЕРТЬ!

Такисианин отпрянул от нее, свалился с кровати, запутавшись в смятом белье, пополз к дальней стенке. Он забился в угол и несколько минут судорожно икал, затем спазмы уступили место рыданиям, и он принялся раскачиваться взад-вперед, обхватив себя руками, а по его разбитому лицу текли слезы.

Уходи отсюда. Ради всего святого, беги! Но ватные ноги не подчинились ей, и Рулетка, сжавшись в комочек на разгромленной постели, смотрела, как он плачет. Все равно бежать было бесполезно. Все равно ее бы очень скоро настигли. А ей хотелось, чтобы все закончилось. Она не может больше жить воспоминаниями. «Наверное, кошмар всплывал в моей памяти снова и снова потому, что я не сумела убить Тахиона». Она задумалась над этой мыслью, но очень быстро с отвращением отбросила ее. Нет, это все потому, что Астроном обманул ее. Рулетка вдруг поняла, что еще не готова умереть. Сначала она заставит кое-кого заплатить.

3:00

Прежде чем перебежать улицу, Спектор огляделся по сторонам. Корделия с Вероникой шумно дышали ему в затылок.

— Ради бога, не так быстро, — попросила Вероника. Она придерживала у колен подол своего парчового платья. — Этот старик ничего больше нам не сделает. Когда мы уходили, он выглядел совсем плохо. Наверное, он уже мертв.

Спектор покачал головой и потащил Корделию к островку темноты между двумя фонарями.

— Вы понятия не имеете, о чем говорите, леди. У него хватит сил прикончить нас всех. Ему надо только поймать кого-нибудь на улице и сделать то, что он не доделал с вашей мертвой подружкой. Как там ее звали? Каролина?

Вероника остановилась и схватила Спектора за плечо.

— Да, Каролина. А вы убили ее. — Вероника хлюпнула носом. Спектор так и не понял — до нее наконец дошло, что ее подруги больше нет в живых, или она просто замерзла. — Давай бросим этого психа. Он ничего нам не сделает. А если попробует, ты с ним разберешься. Как с тем придурком.

— Прекрасно, — процедил он, — Валите отсюда. Вы меня только задерживаете. Бегите, помогайте своему сутенеру.

Корделия медленно повернулась и позволила Веронике повести ее прочь. У Спектора в голове промелькнула мысль догнать девушек и убить их. Для него не составит труда оглушить Корделию, пока она не успела пустить в ход свою силу. А вторая девица ему и вовсе не противница. Но ему почему-то совершенно не хотелось этого делать. Все, чего он хотел, это убить Астронома — или чтобы кто-нибудь его убил. Умом Спектор понимал, что живые Корделия и Вероника могут доставить ему немало хлопот. Они могут обвинить его в смерти Каролины. Как однажды сказал ему наемный убийца Тони, «жалеешь не о тех, кого убил, а о тех, кого не убил».

— Плевать! Не могу же я мочить всех подряд!