Она туго обвязала чулками живую моховую повязку, пропустив один у него подмышкой, а другой затянув справа на шее. Стафф обнял ее здоровой рукой и, опираясь на Марию, встал, свистнул Санкторуму. Огромный жеребец послушно подошел и встал как вкопанный. Мария попыталась помочь Стаффу взобраться в седло, но он кое-как справился с этим самостоятельно. От боли и напряжения пот лил у него со лба.

— Подбери обе шпаги, Мария, — простонал он, когда она вложила поводья ему в правую руку. Стафф скорчился в седле, склонившись к шее коня.

Она подняла с земли обе шпаги, Стафф тут же вложил свою в ножны. Мария неловко пристегнула свою и взобралась в седло. Они направили коней шагом в обход упавших стволов — несомненно, хитро заготовленной разбойниками ловушки.

— Давай, Мария, вперед — на полном галопе. Санкторум последует за Иден. — Потом пробормотал вполголоса: — Я чертовски сильно надеюсь, что лекарь Его величества все еще там, в заботах о леди Анне, — и больше не промолвил ни слова до самого Гевера.

Прошло не больше часа, и лес расступился, сменившись разбросанными дубовыми, вязовыми и березовыми рощами. Иден, почуяв запах реки, навострила уши. Глаза Марии наполнились слезами радости, когда они выехали из мрачного леса. Стафф по-прежнему ехал молча, сгорбившись в седле, но сознания не терял. В Гевере она будет ухаживать за ним как следует. Слишком многим она ему обязана. И лишь когда показался родной дом, ее охватила дрожь от всего пережитого: нападения разбойников, ранения Стаффа, смерти Вилла.

Они галопом въехали на парадный двор замка, к ним сразу подбежали услужить Симонетта, Стивен и садовник Майкл. По указанию Марии мужчины внесли Стаффа в замок и затем на второй этаж.

— Кто этот джентльмен, красивый, как дьявол, и что такое случилось с тобой? А Вилл где? И с чего это ты отправилась в путешествие в мужском костюме? — шептала без передышки Симонетта, пока Стаффа укладывали на ложе в комнате Джорджа. Мария пропускала все вопросы мимо ушей, она была сосредоточена только на том, как помочь Стаффу.

— Королевский лекарь все еще в замке? — резко спросила она, наклоняясь развязать наложенную не так давно повязку.

— Нет, Мария. Анна совсем выздоровела, и…

— Так Анна болела? А матушка и Кэтрин здоровы?

— Да, и ты понимаешь…

— Тогда позови матушку. А Майкл пусть сбегает в деревню за аптекарем. Матушка знает, что делать в таких случаях. Поживее!

Симонетта поспешно вышла. Мария склонилась над Стаффом, распростертым на ложе. Взяла его грязную руку своей, еще сильнее перепачканной. Грязь набилась под ее длинные ногти, а растрепавшиеся волосы накрыли голову Стаффа золотистым покрывалом. Он чуть приоткрыл глаза.

— Если у меня начнется от раны лихорадка, ты не бойся, Мария. Когда рана воспаляется, от этого всегда случается лихорадка.

— Да-да, Стафф, милый. Я останусь здесь, с тобой. И бояться не буду.

— Ты любишь меня хоть немного, Мария? — Голос его звучал еле слышно.

— Люблю, милорд. Я… Я очень люблю тебя.

— В таком случае, я полагаю, мне придется болеть очень долго. — Он попытался улыбнуться, но лицо исказила гримаса боли.

— Не разговаривай. Все будет хорошо, обещаю тебе.

— Все, милая? Я молюсь, чтоб это было так. — И сразу уснул, едва закончил фразу.

Тут вошла леди Элизабет и, ни слова не говоря, обняла Марию.

После возвращения домой прошло четыре дня. Мария думала, что в каком-то смысле то были самые долгие дни в ее жизни, но и самые замечательные. Стафф медленно возвращался к жизни, как и она сама. Много часов она провела у его постели. Сразу по возвращении, как ни просила ее матушка немного поспать, как ни говорила Анна, что глупо сидеть над ним — он же без чувств, — она сидела и смотрела на него всю ночь. Время от времени она выходила в соседнюю комнату и с удовольствием прислушивалась к легкому дыханию Кэтрин, но потом возвращалась и всматривалась в нахмуренное лицо Стаффа, вслушивалась в его неровное тяжелое дыхание.

Теперь все домашние облачились в траур по Виллу Кэри — кроме Анны, которая согласилась только повязать на рукав черную ленту. Матушка даже сама сшила темное платьице для Кэтрин. Марии не понравилось, что девочка в нем выглядит ужасно бледной, но было справедливо, что дочка должна его носить в течение месяца. Отец и Джордж пока оставались в Элтгеме, при короле. Они уже неделя как должны знать о смерти Вилла, но из Элтгема пока не пришло ни соболезнований, ни утешений. Сегодня, однако, день был чудесным. Сияло солнце, в воздухе ни малейшей сырости. И Стафф впервые сел на постели, опираясь на гору подушек.

— Получу я сегодня утром хоть один поцелуй, мадам? — поддразнил он Марию. Она радостно улыбнулась оттого, что голос его звучит так бодро и он снова стал шутить.

— За что? — спросила она, изображая святую простоту. — Это вы, милорд, задолжали мне за лечение, за стирку белья и за мою последнюю пару приличных шелковых чулок.

— Я куплю тебе кое-что получше шелковых чулок, если только ты мне разрешишь, милая. И с радостью отдам тебе все поцелуи, которые, по-твоему, с меня причитаются, если только мне удастся избавиться от щетины и найти место, где нас не увидит твоя грозная гувернантка.

— Я бы тебя побрила, — засмеялась Мария, — только у тебя, похоже, не осталось лишней крови, которую не жалко расходовать на порезы и царапины. Есть, правда, парень, который брил Джорджа, когда тот еще не обзавелся собственным лакеем. Я пришлю его к тебе.

— Посиди немного со мной, девочка. Времени вполне достаточно.

Она присела на краешек деревянного стула.

— Все это время, пока ты болел и спал, Стафф, я очень хотела что-то тебе сказать.

— Скажи. — Взгляд у него был, как у мальчишки, который собирается открыть мешок с подарком.

— Я хочу поблагодарить тебя — ты меня спас, когда на нас напали, а от меня не было никакого толку: я дала им понять, что я женщина, еще и визжала. Я прошу прощения. — Она остановилась, не уверенная, надо ли продолжать.

— Но ведь ты и есть женщина, Мария, и прежде никогда не бывала в такой переделке. Я и не ожидал от тебя ничего другого. И никто не обучал тебя орудовать шпагой. А кроме того, ты оказала мне неоценимую помощь после всего. Хочешь что-нибудь добавить?

— Да. Я хочу, чтобы ты знал: я очень ценю… берегу в душе… те часы, которые мы провели в Банстеде, все то, о чем мы там говорили. Да, и еще я благодарна тебе за то, что ты проявил тогда такую сдержанность.

— Не за что. Не слишком благодари. Сомневаюсь, чтобы я смог поступить так еще раз — то есть проявить сдержанность.

Она ожидала, что при этом он усмехнется, но Стафф был совершенно серьезен. Сердце у Марии екнуло и забилось учащенно, как всегда, когда он был рядом. Их глаза встретились. Она уже собиралась с силами, чтобы уступить своему непреодолимому желанию сесть на постель и поцеловать его, когда вдруг в комнату скользнула Анна, напевая вполголоса.