— А вы не станете без меня кататься на нем? — уточнила малышка.

— Без тебя, девочка, нет. Я же сказал: завтра.

Кэтрин неуверенно пробежала несколько шагов и вернулась.

— А почему вы дали Сантору такое удивительное имя, милорд? Что оно должно значить?

— Это долгая история, я расскажу ее вам потом, юная госпожа, когда поедем кататься. Завтра.

Она улыбнулась Стаффу и помчалась прочь, остановившись у двери и помахав им рукой.

В конюшне царили прохлада и полумрак, пахло свежим овсом и соломой. Ян был старательным конюхом, как и кузнецом. Мария хотела было пойти вслед за дочерью, но Стафф поставил ногу на нижнюю перекладину перил, загородив ей дорогу.

— Это дитя со временем разобьет не одно сердце, как и ее мама, — тихо произнес он. — Она похожа на тебя как две капли воды, только маленькая.

— Кэтрин, в отличие от меня, будет расти без отца и сможет сама распоряжаться своей жизнью. Я молюсь о том, чтобы это принесло ей больше счастья.

— Не нужно так сильно ополчаться против своего отца, любовь моя. Чтобы сладить с ним, ты должна быть твердой, а злость будет этому мешать. А девочке зачем же расти без отца? Уверяю тебя, ее мама все еще молода, красива и желанна.

— Благодарю вас, милорд, но ее маме уже двадцать четыре года, а чувствует она себя нередко гораздо старше. Кэтрин будет расти без отца. Ее отец умер.

— Во всяком случае, ты хоть стала трезвее смотреть на вещи, чем поначалу, — сделал вывод Стафф, переводя разговор с опасной тропки, по которой собрался было пойти. Он похлопал Санкторума по шее и заговорил с ним ласковым голосом, почти как с Марией, когда только прискакал из Элтгема в Гемптон-Корт.

— И правда, Стафф, отчего у коня такое имя? Необычное и возвышенное.

— Я ведь до сих пор ни разу не рассказывал тебе, Мария, печальную историю своей семьи.

— Только то, что твоего дядю повесили за участие в мятеже против государя — родителя Его величества, а отца помиловали по молодости лет. Значит, имя Санкторума как-то связано с твоим прошлым?

— Связано. Правда, Санкторум? В 1486 году, вскоре после того, как король Генрих VII силой оружия захватил страну, победив в гражданской войне, он отправился наводить порядок на севере. Хэмфри и Томас Стаффорды — мой дядя и мой отец — собрали в Колчестере отряд и попытались отвоевать Вустер[120] для йоркистов. Король немедля собрал армию во главе с герцогом Нортумберлендом и помчался обратно на юг, подавлять восстание. Стаффорды укрылись в церкви местечка Кулгем близ Оксфорда — святом, неприкосновенном убежище, у самого алтаря[121]. Но воины короля, Мария, выломали дверь и схватили обоих по обвинению в государственной измене. Они сказали, что для виновных в таком преступлении никакого убежища быть не может. — Он медленно повернулся, оперся спиной о перила стойла и продолжил:

— Кое-кто рассказывал потом, что король весьма горевал, узнав о подобном богопротивном поступке, который не оправдывается восстанием. Но к тому времени Хэмфри Стаффорд оф Графтон был уже повешен в Тайберне, а двенадцатилетнего Томаса отправили домой, к тетушке, в Уивенго близ Колчестера, где и начиналась смута. Король, однако, накрепко запомнил, что Стаффордам нельзя доверять, и впоследствии забрал у лорда Томаса первородного сына, чтобы тот рос при дворе.

— Этот первородный сын — ты?

— Я. Нынешний король просто унаследовал меня и до сих пор исполняет свой долг — присматривает, чтобы я не подался в мятежники.

— Но ведь ты же никогда не сделал бы такого, не стал бы собирать армию мятежников?

— Разумеется, нет, и Его величеству это отлично известно. Вся беда в том, что он мне по-настоящему симпатизирует, но, кажется, и побаивается немного. Он не в силах понять, отчего я не питаю к нему ненависти, но и не восхваляю за оказанные милости, как поступают все, кто окружает трон. Он так никогда и не поймет, что за пределами двора существует другой мир, и этот мир всегда был мне дорог.

— Фамильное имение в Уивенго, которое досталось тебе после смерти двоюродной тетушки?

— Да, Уивенго тоже, но главным образом все то, что оно олицетворяет: свобода от политических происков и придворных интриг. Это и есть для меня настоящая святыня и убежище, Мария.

— Наподобие того, какое нашел себе твой друг Джон Уитмен в образе маленького постоялого двора у большой дороги, подальше от жестокого командира «Мари-Роз»? — задумчиво проговорила Мария, скорее размышляя, чем спрашивая.

— Именно так. Для тебя таким убежищем, как я понимаю, служит Гевер. А для меня — ты, Мария Буллен. — Он слегка потянул ее к себе, и она сделала шаг, предусмотрительно прижавшись щекой к его здоровому плечу. Он погладил ее по волосам, а Санкторум в стойле захрапел и забил копытом.

— Санкторуму тоже нужна свобода. Он нуждается в искусном наезднике, который заботился бы о нем, и тогда он становится замечательно послушным. Я рассчитываю, что и у нас дела пойдут именно так, — заключил Стафф.

Руки Марии обвились вокруг его талии, оба они застыли.

— Теперь я поняла, что Санкторум — отличное имя, Стафф. А Его величество когда-нибудь слышал, как ты зовешь коня? Наверное, он был бы весьма обескуражен, если бы догадался о смысле.

— Король слышал, об этом я позаботился. А вот что меня действительно озадачивает — это как я сумею объяснить смысл имени «Санкторум» твоей златовласой малютке.

Мария рассмеялась, но он приподнял ее подбородок и прильнул к губам. Этот поцелуй не был ни страстным, ни нежным — он был решительным, он дарил и одновременно требовал. Наконец Стафф оторвался от Марии и заглянул с высоты своего роста в ее прикрытые небесно-голубые глаза.

— Пока не стемнело, нам лучше пойти в сад, как и обещали, к твоей матушке. Не сомневаюсь, что все заметят солому, застрявшую у нас и в одежде, и волосах, да и твоя сестра наверняка будет приставать с расспросами, «как там, при дворе». Уж лучше рассказать ей на словах, чем провожать туда. Пойдем.

Когда они выходили из конюшни, до настороженных ушей Санкторума долетел ее смех. Мария наконец поняла, как здорово, что Стафф здесь, в Гевере.

С тех пор как они с Марией прискакали в Гевер, один час каждое утро и один час в середине каждого дня леди Элизабет Буллен проводила в покоях, где залечивал свою рану Вильям Стаффорд. В первые дни она тихо беседовала с Марией, пока он спал, а в последние два дня вела беседы с ними обоими. Всякий раз, входя в комнату и уходя, она брала Стаффа за руку. Марию это озадачило: ни с одним гостем мать так никогда не держалась. Поначалу она решила, что матушка благодарна — ведь Стафф спас ее дочь от поругания, а то и смерти в руках лесных разбойников. Но теперь ей стало казаться, что дело не только в этом. Возможно, матушка интуитивно почувствовала к нему доверие, тогда как сама Мария с первого знакомства невзлюбила Стаффа, а доверие пришло лишь со временем.