Внизу, перед корпусом М3 стоят Друмеза, майор Десага, майор Буреца, Шошу и Михаил и переговариваются шепотом. При виде моего приближения прекращают разговор.

– Что-то случилось, коллега? – спрашивает Друмеза с фальшивой озабоченностью, подозрительно изучая меня взгля дом и держа руки в карманах.

– Нет, – говорю. – Мне тоже любопытно посмотреть, что тут творится.

– Ага, посмотри-посмотри, – подбадривает меня Шошу, двусмысленно поглядывая на других.

Мне хочется схватить его за горло, этого подонка. Возле этих четырех я впервые вижу писаку из финансов, капитана Кирицу, своего рода канцелярскую крысу, который начисляет нам жалкие зарплаты. Он кажется сильно возбужденным, и не знаю почему. Пытаюсь пройти к воротам части, но Друмеза кричит:

– Алло! Алло! Нельзя!

И в тоне этого преступного клоуна есть что-то угрожающее.

Так же тяжело тянется еще один день. Утром 21 декабря 1989 года во 2-й Колонии Витан идут приготовления. Кадры и резервисты собраны перед корпусом по приказу командира.

– Портрет! Портрет! – кричит Шошу.

Принесли огромный портрет президента Чаушеску и бережно прикрепили его к стене. Мы стоим перед ним и словно участвуем в языческой церемонии поклонения идолам.

– Товарищи офицеры, младшие офицеры и солдаты, – произносит командир. – В течение последних дней банды дестабилизирующих элементов проникли в страну с помощью иностранных агентур и хотят оторвать у нас Ардял![77] В Тимишоаре имели место серьезные столкновения! Не будем слушать подстрекателей! Армия всегда была помощницей партии, ее надежным оплотом и защитницей народа и страны.

Если будет нужно, мы отдадим свою жизнь во имя исполнения этих чаяний! Докажем же, что мы настоящие коммунисты!

Вперед выходит Мария Дьякону, главный экономист, женщина высокая, совсем мужеподобная, в кабинете которой командир части проводит большую часть времени.

– Я обращаюсь к коммунистам – не офицерам! Не младшим офицерам! Для настоящего коммуниста не существуют ни званий, ни должностей! Он готов отдать жизнь за нашего дорогого президента Николая Чаушеску! За партию! За народ! Банды хулиганов хотят дестабилизировать страну и снова привести на наши земли помещиков и хозяев! Мы не можем такого терпеть! Если потребуется, мы будем сражаться с оружием в руках!

Истерический голос женщины напоминает скулеж суки, в которую попали камнем.

– Если потребуется, мы будем сражаться с оружием в руках! – повторяет она визгливым тоном.

И откуда-то из задних рядов какой-то старшина громко произносит:

– Если хочешь, я дам тебе свое оружие, чтоб ты сражалась с ним в руках!

Наступает тишина, и в следующие моменты происходит нечто совершенно невероятное. В задних рядах строя возникает волнение, замешательство вокруг младшего офицера, который только что говорил и которого я теперь вижу: это командир взвода 2-го батальона, но я не могу вспомнить его имя. Шошу, Илфован, капитан Нягое, политрук (не ракетчик) и другие пять или шесть офицеров бросаются в ту сторону и сразу окружают старшину, настойчиво уговаривая его: «Товарищ старшина, товарищ старшина! Успокойтесь! Просим вас, ну, пожалуйста, не нервничайте! Да? Хорошо? Давайте, возьмите себя в руки! Вот, если хотите, пойдемте, мы вам все объясним. Да? Хорошо? Давайте, спокойствие! Да? Да?»

Это вмешательство диспропорционально велико по сравнению с выходкой военного и преследует фактически цель дискредитировать его. Изумленный, тесно зажатый со всех сторон, задыхаясь, младший офицер оправдывается:

– Да что я такого сделал? Что вы имеете против меня? Я спокоен. Оставьте меня, к богу, не приставайте ко мне. Я достаточно спокоен. Что вы хотите? Да что вы ко мне пристаете?

Среди тех, кто окружает и осаждает старшину, настойчиво уговаривая его успокоиться, к моему великому удивлению, я замечаю одного военного-срочника. Это тот негодяй сержант, который в мое дежурство по части сказал, что едет с визитом Илие Чаушеску. Факт для меня невиданный – этот здоровяк девятнадцати лет схватил старшину за ворот куртки и тоже кричит в лад с другими:

– Товарищ старшина, спокойно, да? Успокойтесь! Да?

Капитан Костя, у которого рост под два метра и очень крепкое сложение, выходит со своего места в строю, протягивает левую руку поверх толпы, которая теснится вокруг младшего офицера, просовывает пальцы под воротник сержанта и сжимает ему горло. Задыхаясь, сержант синеет, таращит глаза и обмякает. Костя вытаскивает его из толпы и волочит к задней стороне строя, прислоняет его спиной к цементной ограде, после чего отпускает. Военный-срочник, весь синюшный, вбирает воздух в грудь и молниеносно бросается к Косте с поднятыми кулаками. Одним прыжком я оказываюсь рядом с Костей, который останавливает меня и шипит в лицо сержанту:

– Слушай, тот, на которого ты поднял руку, – старшина, и если ты попадешь в когти к старшинам, тебе никто не поможет – даже тот полковник из военной контрразведки, который привел тебя сюда год назад и сделал сержантом. Ты знаешь, кто. Тот, которому твоя мать-проститутка сосет х… Видишь, мы тоже кое-что знаем о тебе – не только ты о нас. Что? Хочешь драться со мной? Хочешь мне показать, что ты занимаешься боксом у юниоров в «Стяуа»? Давай, попробуй!

– Вы об этом пожалеете! – тяжело дыша, говорит сержант.

– Знаю. Но ты пожалеешь еще больше, если не исчезнешь с моих глаз в три секунды! Раз…

Сержант поворачивается и бросается бежать. Все произошло молниеносно, и я поражен. Командир части, который стоял, не двигаясь, перед строем, видел сцену и спрашивает Костю:

– Что случилось, товарищ капитан?

– А, да ничего. Не беспокойтесь. Один солдат, срочник, не знаю, что он потерял здесь, среди кадров.

Командир оборачивается к старшине, который вызвал переполох и от которого уже отступили те, кто его осаждал:

– Товарищ старшина, госпожа Дьякону говорила, как настоящий коммунист, тебе не следует обижаться.

– Наоборот! – кричит старшина. – Я сказал, что хочу ей помочь! Я дам ей оружие из пирамиды боевой тревоги! Она сказала, что хочет сражаться с оружием в руках!

– А ты не будешь сражаться?

– Мы вам нужны, чтобы сражаться?

– Да. Не забывай, что враги страны только и ждут. Русская авиация уже у восточной границы.

– Ага, русские! Теперь мы оказались способными сражаться. Вы вспомнили, товарищ командир, что мы способны сражаться. До сих пор нас топтали ногами, в нас плевали, увольняли в запас, наказывали, а теперь нас призывают спасать страну. До вчерашнего дня мы были отребьем для товарища полковника Друмезы и неспособными ни на что для капитана товарища Шошу! А теперь вы хотите, чтобы мы были защитниками страны и партии! Тогда пусть идут сражаться товарищ Шошу и товарищ Друмеза.