Вскоре путники достигли Оронта. Река широко разлилась, и ее воды казались неподвижными. Инара сказала, что помнит место, где должен быть брод. Они перешли через реку. Туман становился все гуще, он окутал нижние ветви кустарников и деревьев и стелился по земле густой пеленой. Отчего-то у Тамита появилось предчувствие, что, как только туман растает, перед ними предстанет совсем другой, измененный, преобразившийся мир.

— Я виноват перед Кармелом, я обманул его доверие, — произнес он в надежде хотя бы немного облегчить душу.

— Не думай об этом, — нежно проговорила Инара, — главное, что мы вместе.

Стремясь поскорее покинуть земли хеттов, они продолжали ехать ночью, и это напомнило Тамиту бегство с Тией после ее свадьбы. Тогда они тоже плыли по Нилу во тьме, стремясь перехитрить судьбу. Он не рассказывал об этом Инаре и никогда не расскажет.

Стояла глубокая ночь, когда Тамиту почудилось, что за ними кто-то едет. Было очень тихо, потому каждый звук казался гулким. Инара тоже прислушалась и прошептала:

— Мне кажется, это не хетты. По эту сторону Оронта живут разные племена, многие из которых после войн Муваталли занимаются разбоем.

Едва ли кто-то стал бы разъезжать по ночам без крайней нужды. Тамит старался не показать, насколько он обеспокоен. Он не считал себя опытным наездником, тем не менее рискнул пустить лошадь вскачь и временами обгонял Инару, которая с детства привыкла ездить верхом. Они не разговаривали друг с другом, лишь беспрестанно погоняли коней. Небосвод был погружен во мрак, и беглецы почти ничего не видели, однако темнота давала надежду на то, что им удастся оторваться от погони.

В какой-то миг Тамит вновь опередил Инару и вдруг услышал короткий вскрик, а после — страшный булькающий звук и в ужасе оглянулся. Девушка еще держалась в седле, но ее голова поникла, а тело раскачивалось из стороны в сторону Тамит развернул свою лошадь, схватил коня Инары за повод, остановил его и спешился. Девушка сползла ему на руки. Из ее спины торчала выпущенная наугад стрела.

Тамит не знал, что ему делать. Остаться на месте? Тогда их неминуемо настигнут.

Он усадил Инару в свое седло, впереди себя, и продолжил путь, моля богов сохранить девушке жизнь.

Ветер хлестал по лицу, зубы выбивали дробь. Холод и страх стучались в объятую мраком душу. Лицо окаменело, а тело было натянуто как струна. Над головой, в просветах туч, беспокойно вспыхивали и мерцали звезды. Вдали виднелись поросшие густым лесом холмы.

Внезапно из мрака выступили очертания каких-то строений. Тамит остановил коня, спрыгнул на землю и бросился вперед, держа Инару на руках. Ему повезло: это был храм, хорошо укрепленный и охраняемый, как все хеттские святилища. Хетты никогда всецело не полагались ни на небожителей, ни на богобоязненность или честность людей, зато свято верили в силу меча.

Тамит сбивчиво объяснил, что случилось, и его впустили внутрь.

Здесь, как и в других хеттских храмах, угадывалось присутствие чужой, нечеловеческой силы, чья власть поражала и угнетала, но сейчас египтянин не испытывал страха. Он надеялся, что эта сила поможет Инаре.

Жрецы унесли девушку, и Тамит подумал о том, что никогда не узнает, чья стрела сразила Инару — обуреваемых мщением хеттов, неведомых разбойников или всесильной судьбы.

— Если она очнется, позовите меня, — попросил египтянин.

Он неподвижно сидел в сумрачном помещении, полном запаха дыма, исходящего от жертвенников, и думал об Инаре, о ее жизнерадостности, которая казалась неисчерпаемой, о пламенной страстности, о беззаветной любви. Почему он был столь неразумен и беспечен, почему думал только о себе? Надо было послушать Кармела и оставить девушку в Хаттусе!

Сквозь каменные решетки окон стал просачиваться бледный свет, а его все не звали. Наконец из глубины коридора появился жрец, и Тамит вскочил на ноги.

— Она оставила нас. Мы не смогли ничего сделать: стрела насквозь пробила ей грудь. Скоро Великая Мать заберет ее к себе, чтобы когда-нибудь возродить в ином, лучшем качестве. Она не приходила в себя и не чувствовала боли. Мы совершили положенные обряды, теперь ты можешь с ней проститься, — спокойно произнес жрец.

Тамит, шатаясь, побрел за ним.

Причесанная и умащенная Инара лежала на широкой каменной плите. Ее прекрасное тело стало холодным и твердым как гранит, а лицо изменилось.

Тамит опустился на колени и припал к ее изголовью. Впервые в его душе не осталось ни капли света.

Да, наверное, так было лучше, лучше, что она не очнулась, а он не видел, как она умирала. Наверное, было бы ужасно, если бы она задыхалась и кашляла, истекая кровью, а в ее глазах отражалось нечеловеческое страдание.

И все же Тамит жалел, что не смог сказать ей последнего слова.

— Это я ее погубил, — в отчаянии произнес он.

Жрецы молчали.

Египтянин признался, кто она такая, но жрецы ответили, что не повезут девушку в Хаттусу, а похоронят здесь. Однако они обещали отправить табличку брату Инары, Кармелу. Тамит знал, что хетты сжигают покойников. Молодой человек понимал, что Инара должна быть похоронена по обычаям своего народа.

В последний раз взглянув на лицо своей юной супруги, Тамит поцеловал руку девушки и надел на ее запястье кожаный браслет.

— Я возвращаю его тебе, — прошептал он, — а взамен прошу у тебя прощения.

Тамит не помнил, как вернулся в Кемет. Его преследовали воспоминания о запахе смолистых ветвей, неистово пляшущем, жадном и жарком пламени, о том, во что превратилось тело Инары после того, как потух костер. Ее прах навсегда остался в святилище, а память о ней — в сердце Тамита.

Уна встретила обезумевшего и почерневшего от горя сына со слезами на глазах.

Тамит сутки напролет лежал в своей комнате и не хотел никого видеть, даже мать, даже Амени, который пришел в восторг от того, что отец вернулся домой. Тамит сравнительно легко перенес гибель Джемет, но уход Инары... Когда он наконец нашел в себе силы встать и выйти на свет, Уне показалось, что ее сын постарел лет на десять. Уголки его губ опустились, а глаза потухли.

Они сидели на увитой зеленью террасе, над головой летали ласточки, впереди открывался вид на величественный ряд дворцов и храмов, но погруженный в воспоминания Тамит ничего не замечал. Обычно египтяне выражали горе, посыпая голову землей, ударяя кулаками в грудь, разрывая на себе одежду и царапая ногтями лицо, но Тамит будто окаменел. Уне стало страшно, и она, глубоко вдохнув, сообщила:

— Ко мне приходила Тия.

— Тия? — Он, казалось, не понял, о ком говорит мать.

— Она хотела тебе напасать, а я сказала, что ты... женился. Тия ушла, но перед этим я узнала от нее, что их брак с архитектором Мерибом расторгнут по обоюдному согласию. Думаю, она мечтала соединиться с тобой.

По лицу Тамита скользнула тень.