— Я очень люблю маму. А ты любишь свою маму?

— У меня нет мамы…

— Мне тебя жаль. Поиграем во что-нибудь?

Этот час в парке показался Иоакиму вечностью. Покуда Винсент носился вокруг, он, обуреваемый невесёлыми раздумьями, по-стариковски сидел на лавке. Над горизонтом нависла свинцовая туча. Двадцать четыре часа назад пришло первое отчаянное сообщение от свояка — ему кто-то позвонил и сообщил, не представившись, что у него есть кое-что из пропавших в галерее предметов. После чего сразу повесил трубку. Через час неизвестный позвонил опять. На этот раз он без всяких экивоков сказал, что у него находятся две картины датского мастера и что он мог бы вернуть их в галерею за вознаграждение в четыре миллиона крон. «И что теперь делать? — Эрланд тяжело дышал в автоответчик. — У него есть номер галереи. Он может появиться в любой момент, слышно было так, будто он в соседней комнате».

Когда незнакомец позвонил в третий раз, Эрланд пригрозил обратиться в полицию, но без особого успеха. Тот просто-напросто ему не поверил. «Он мне не поверил, — шептал Эрланд таким голосом, будто в этот момент кто-то выкручивал ему мошонку. — Думаю, он считает, что мы нагрели страховую компанию или что-то в этом роде, а теперь хочет выжать из нас жуткие деньги!»

Было очень странно, что этот тип позвонил прямо в галерею. Тут им немного повезло — Жанетт была в отъезде, а Эрланд совершенно случайно находился в офисе.

Иоаким краем глаза следил, что делает Винсент. Вот он поковырялся палочкой в собачьих какашках, присел в песочнице, разглядывая своих покемонов, поругался с какой-то девочкой за очередь качаться на единственных в парке качелях — наблюдая за этими мирными детскими занятиями, Иоаким попытался составить себе какое-то представление о происходящем. Такой примитивный шантаж вполне в духе людей вроде Марио или Эмира. Может быть, они с самого начала планировали купить картины, а потом вымогать деньги из галереи, откуда они украдены, потому что были уверены, что без страховой афёры дело не обошлось. Они судят о людях по себе, с горечью подумал Иоаким. А может быть, начали что-то подозревать. И эти подозрения неизбежно приведут их к нему и Хамреллю.

Эрланд, не получив ответа на наговорённое сообщение, начал слать эсэмэски и мейлы. Засевший в нём учёный нашёл в себе силы справиться с нервами, и он изложил ситуацию более ясно. Шантажисты звонили и в четвёртый, и в пятый раз. Они дали галерее неделю, чтобы раздобыть деньги. Что будет дальше, они не сказали, но по тону было ясно, что ничего хорошего. Эрланд понял эти слова как двойную угрозу — ему лично и галерее. Насчёт того, что картины могут быть уничтожены, они не говорили. По-видимому, у Марио и Эмира всё-таки зародились мыслишки насчёт подлинности Кройера. Но был и ещё один вариант — братья-сербы продали свои картины кому-то третьему, и теперь этот третий пробует взять их на пушку.

Положение определённо становится критическим. Жанетт скоро возвращается с выставки в Швейцарии. Кому-то срочно надо что-то предпринять. Иоаким прекрасно понимал, что этот загадочный кто-то — не кто иной, как он сам. Вопрос только — предпринять что? Прежде всего — найти Хамрелля. Но он не видел своего подельника после банкета по поводу собственного сорокалетия в начале февраля (устроенного вовсе не так пышно, как он поначалу предполагал). В общем, мрак на всех фронтах. Деньги начали понемногу иссякать. Оставшиеся Кройер и Бацци пока не нашли своего хозяина. Кроме этого, были три рисунка Буше, но и тут пока ничего не наклёвывалось. Похоже было, что все доверчивые прохиндеи в южных районах Стокгольма переехали куда-то ещё.

Карстена во что бы то ни стало надо найти, сказал он вслух. Надо бы, конечно, позвонить в Гётеборг мечущему икру свояку и попытаться его немного успокоить, пока не найдено приемлемое решение. Может быть, ему надо самому найти сербских кузенов и попытаться выяснить, что они затевают. Он сидел на скамейке и сочинял самому себе мандат. Хамрелль подождёт. По крайней мере, до завтра, потому что сегодня вечером Иоаким встречается с его невестой. Нечистая совесть подсказывала ему новые аргументы: он не беспокоит Хамрелля, потому что к тому приехал сын из Южной Америки (хотя тот прибыл ещё в январе), он не звонит Эрланду, потому что это принесёт больше вреда, чем пользы. В конце концов, до приезда Жанетт осталось несколько дней, так что пусть подождёт.

В половине шестого Луиза застала сына со своим бывшим мужем на кухне, играющими в покемоновские карты.

— Мама, я выиграл! — закричал Винсент. — Иоаким совсем плохо играет. Я сдал ему карты с никудышными HP.

— Ни одного YX, — подтвердил Иоаким, — ни одной глянцевой. Сплошные Дитто, а с ними много не наиграешь.

— Мам, а он сказал, ты купила мне новые!

Пока Луиза доставала из сумочки подарок, Иоаким, воспользовавшись восторгами Винсента, смешал карты. Последние полгода он регулярно виделся с бывшей женой. Она очень помогла ему организовать юбилей, и его поразила мысль, что от его семейной жизни ничего не осталось, только она одна. С их общими друзьями он не виделся. Среди гостей вообще не было никого из старых знакомых. Поздравить его пришло пятнадцать человек, и среди них такая редкая птица, как порнозвезда Кларенс. Вечер в общем удался, хотя и был немного сумбурным, как всегда бывает, когда собираются незнакомые и полузнакомые люди. Тоста было только два. Луиза вспомнила их общую молодость, тактично воздержавшись от оценок, а потом говорил Карстен. Иоаким, мучаясь, слушал, как Хамрелль описывал его как в высшей степени надёжного друга, которому можно доверять безоговорочно. Лина, сидевшая рядом с говорящим, не смогла удержаться от улыбки. На банкете был и неожиданно свалившийся на голову Хамреллю его латиноамериканский сын Фидель. Этот восемнадцатилетний поклонник Кастро и будущий студент-медик, не знающий шведского и едва говорящий по-английски, занимал всё время отца, что давало Лине и Иоакиму неслыханные возможности для блуда. Зачем он приехал и сколько собирается здесь пробыть, так и оставалось загадкой.

— Мне на работу звонил твой приятель Карстен, — сказала Луиза, читая, как обычно, его мысли, — не знаю, где он раздобыл номер. Наверное, я обмолвилась на твоём юбилее, сказала, где работаю.

— Что он хотел?

— Искал тебя. Был очень недоволен. Говорит, у тебя отключён мобильник. Я ему сказала, что ты у меня, пасёшь Винсента. Он сказал, что это очень спешно, так что я дала ему домашний номер. Он не звонил?

Вообще-то телефон звонил, но Иоаким, к счастью, не взял трубку. Ничего хорошего этот разговор не сулил. Он включил мобильник и посмотрел на дисплей: семь пропущенных звонков. Три от Эрланда, остальные от Хамрелля.

— Ты ведь спишь с его подружкой? — прямо спросила Луиза.

— Может быть, да, может быть, нет. Значит, ты дала ему домашний номер?

— Он сказал, что это очень срочно. В подробности не вдавался.

— Номер узнать — ничего хитрого. Один звонок в «Эниро». Держу пари, что это его сынишка ему что-то наболтал.

— Боже мой, Иоаким… Сколько ей лет? Двадцать три?