Я не приказывала им чтить принцессу и не повиноваться королю, но в нашем доме в Болье все так, будто он ничего и не говорил. Многие слуги принцессы с нею с самого ее детства, она всегда была для нас «Ее Светлостью», даже если бы хотели ее переименовать, то не смогли бы запомнить новое имя. Леди Анна Хасси смело называет ее истинным титулом, а когда кто-нибудь делает ей замечание, отвечает, что ей сорок три и она слишком стара, чтобы менять привычки.

Ясным зимним утром мы с принцессой садимся на лошадей, чтобы отправиться на охоту. Мы в главном дворе дома, немногочисленные придворные принцессы сидят в седлах, готовые выехать, передают друг другу стремянную чашу с горячим вином, чтобы согреться, повсюду снуют гончие, обнюхивая все вокруг и временами принимаясь возбужденно лаять. Конюший принцессы помогает ей сесть в седло, пока я стою у головы лошади и похлопываю ее по шее. Не задумываясь, я сую палец под подпругу, чтобы проверить, достаточно ли туго она затянута. Конюший улыбается и слегка кланяется мне.

– Я бы не оставил подпругу для Ее Светлости незатянутой, – говорит он. – Никогда.

Я краснею, устыдившись.

– Знаю, что не оставили бы, – отвечаю я. – Но я не могу позволить ей сесть в седло, не проверив.

Принцесса Мария смеется.

– Она бы меня усадила, как ребенка, вам за спину, если бы могла, – шаловливо произносит она. – Она бы меня на осла пересадила.

– Я должна вас беречь, – говорю я. – В седле или вне его.

– На Вороной ей ничего не грозит, – говорит конюший, а потом его внимание привлекает нечто у ворот, он оборачивается и тихо сообщает мне: – Солдаты!

Я взбираюсь на подножку, чтобы посмотреть поверх мотающихся конских голов, и вижу вбегающих во двор солдат, а позади них человека на крупном коне, под развевающимся стягом.

– Томас Говард, герцог Норфолк.

Принцесса Мария делает движение, словно хочет спешиться, но я киваю ей, чтобы оставалась в седле, и стою высоко, как статуя на пьедестале, дожидаясь, пока герцог Норфолк подъедет ко мне.

– Ваша Светлость, – холодно произношу я.

Я любила его отца, старого герцога, который был верным сторонником королевы. Я люблю его жену, свою кузину, с которой он дурно обращается. Мне в нем ничего не нравится, он занял место своего великого отца, унаследовав все его честолюбие, но не его мудрость.

– Миледи графиня, – говорит он и смотрит за мое плечо на принцессу. – Леди Мария, – очень громко произносит он.

Услышав его, толпа волнуется, словно все хотят ему возразить. Я смотрю, как глава его стражи быстро осматривается, словно подсчитывая нас и оценивая опасность. Я вижу, как он отмечает, что мы собрались на охоту и многие мужчины при кинжалах. Но Говарду ничего не грозит, он велел страже ехать полностью вооруженной, готовой к бою.

Я хладнокровно пересчитываю солдат и оружие, потом перевожу взгляд на сурового герцога и гадаю, чего он надеется добиться. Принцесса Мария слегка отвернулась, словно не слышит его, словно не знает, что он стоит перед нею.

– Я привез вам новости об изменении вашего положения, – говорит он, достаточно громко, чтобы принцесса услышала; она по-прежнему не удостаивает его взглядом. – Его Светлость король приказывает вам явиться ко двору.

Тут он застает ее врасплох. Она поворачивается с озаренным лицом, улыбаясь.

– Ко двору? – спрашивает она.

Он мрачно продолжает. Я понимаю, что ему это не доставляет радости. Ему придется выполнить грязную работу, чтобы послужить королю и женщине, которая теперь зовет себя королевой.

– Вы должны явиться ко двору и поступить на службу к принцессе Елизавете, – говорит он, и его голос внятно разносится над возней лошадей и собак, над нарастающим недовольным ропотом свиты принцессы.

Радость на ее лице тут же гаснет. Она качает головой.

– Я не могу служить принцессе, это я принцесса, – говорит она.

– Это невозможно… – начинаю я.

Говард поворачивается и сует мне лист бумаги с размашистым «Г» короля внизу и его печатью.

– Читайте, – грубо велит он.

Он спешивается, бросает повод одному из своих людей и без приглашения проходит через открытые двери в большой зал.

– Я его приму, – поспешно говорю я принцессе. – Поезжайте кататься. Я разберусь, что нам нужно делать.

Принцессу трясет от ярости. Я бросаю взгляд на конюшего.

– Позаботьтесь о ней, – предостерегаю я его.

– Я принцесса, – произносит она. – Я не служу никому, кроме моей матушки королевы и моего отца короля. Так ему и скажите.

– Я посмотрю, что можно сделать, – обещаю я, спрыгиваю с подножки, жестом велю увести моего гунтера и иду за Томасом Говардом в темный холл.

– Я приехал не для того, чтобы дискутировать о том, что верно и неверно, я приехал исполнить волю короля, – говорит он, едва я вхожу.

Я сомневаюсь, что герцог мог бы дискутировать о том, верно что-либо или неверно. Не великий он философ. Уж точно не Реджинальд.

Я склоняю голову.

– В чем воля короля?

– Издан новый закон.

– Еще один новый закон?

– Новый закон, который определяет наследников короля.

– Того, что мы все знаем, что трон наследует старший сын, недостаточно?

– Господь внушил королю, что его брак с королевой Анной – единственный действительный брак и ее дети будут его наследниками.

– Но принцесса Мария может по-прежнему оставаться принцессой, – указываю я. – Одной из двух. Старшей из двух, родившейся раньше.

– Нет, – прерывает меня герцог.

Я вижу, что это его озадачивает, и он сразу же приходит в раздражение, стоит мне об этом упомянуть.

– Этого не будет. Я здесь не для того, чтобы с вами спорить, а для того, чтобы исполнить королевскую волю. Я должен отвезти ее в Хетфилдский дворец, ей надлежит поселиться там, под присмотром сэра Джона и леди Анны Шелтон. Ей разрешено взять с собой служанку, и придворную даму, и конюха, чтобы смотрел за лошадьми. И все.

Шелтоны – родня Болейнам. Он заберет мою девочку и поселит в доме, принадлежащем ее врагам.

– Но как же ее дамы? Ее камергер? Ее конюший? Наставник?

– Ей не разрешено никого взять с собой. Ее двор распускается.

– Но я должна поехать с ней, – оторопело произношу я.

– Нет, – отрезает он.

– Король лично вверил ее моим заботам, когда она была младенцем!

– Это время прошло. Король сказал, что она должна служить принцессе Елизавете. Ей никто служить не будет. Вас отпускают. Ее двор распущен.

Я смотрю в его суровое лицо и думаю о его вооруженных людях в нашем рождественском дворе. Думаю о принцессе Марии, которая вернется с прогулки, и о том, как сказать ей, что ей суждено жить в старом дворце в Хетфилде, без свиты и слуг, подобающих принцессе, без товарищей ее детства. Ей придется прислуживать бастарду Болейн в доме, которым управляют родичи Болейнов.