Она снова кивает. Ее взгляд неподвижен. Губы плотно сжаты.

Он выходит, закрыв за собой дверь. Он не задерживается на пороге. С лестницы слышатся его тяжелые, но быстрые шаги. Где-то внизу хлопает входная дверь. В комнату проникает немного холода снаружи.

Но обнаженная женщина уже одета, и спустя минуту она сбегает вниз по лестнице. Никто не видел, как она пришла. Никто не заметит, как она уходит. Даже мужчина, за которым она следует по мрачным улицам Венеции. Спрятавшись за каменным колодцем, она ждет, пока он пройдет мимо. Потом она быстро устремляется вслед за ним.

Со стороны кажется непонятным, какие цели преследует эта женщина. Возможно, ей интересно, какие дела заставили его покинуть ложе, которое они делили совсем недавно, да еще в столь поздний час. Возможно, она не может выдержать разлуки с ним после нескольких дней столь горячей близости. Вероятно, правильно последнее предположение, потому что она подбирается все ближе к нему. У нее напряженное выражение лица, хотя и не понятно, чего же она хочет.

Луна немигающим взглядом следит за ней. Внезапный порыв ветра поднимает юбку, обнажая голые ноги. У нее не было времени натягивать чулки, а тем более крепить их к белью. Ей пришлось впопыхах затолкать их в карман. Она постоянно оттягивает парчовый воротник, натирающий шею, потому что она не успела обвязать ее шелковым платком, который остался в его апартаментах. Воспоминание об этом заставляет ее замереть от страха.

Вдали слышится бой колокола. Вероятно, скоро будет десять часов вечера.

Он медленно шагает, вдыхая студеный воздух и расправляя плечи. Мать легко следует за ним, время от времени бросая внимательные взгляды по сторонам, заглядывая в дверные проемы и лестничные колодцы, покрытые длинными сосульками, ищущими прикосновения замерзшей земли.

Они все больше удаляются от оживленных улиц. На улице Калле дель Стивалето, куда мы, монахини, обычно отправляемся, чтобы сдать обувь сапожникам в починку, отец останавливается на минуту, чтобы вытянуть из сумки лист бумаги. Он просматривает его, вероятно, пытаясь сориентироваться. Увидев это, мать радуется. Они продолжают идти по улице Калле дель Парадизо к воде.

В этот момент она замечает белый сталактит изо льда, поразительно напоминающий кинжал. Он свисает с решетки окованного железом окна. Рядом находится сломанная труба, из которой обильно сочится влага. Мать поднимается на цыпочках и отламывает сосульку длиной в тридцать сантиметров.

Услышав хруст льда, папа оборачивается, но мать успевает спрятаться в тени. Она становится на колени и вымазывает льдину уличной грязью. Подняв ее, она видит, что сосулька потеряла прозрачность под слоем различных нечистот.

На Калле дель Синке отец хмурится, прячет лист бумаги в сумку, неуверенно поворачивает направо и останавливается.

Кажется, она точно знает, куда он пойдет. Ей уже нет нужды следовать за ним, прячась в тени. Она идет параллельной дорогой, которая вскоре выведет ее к нему.

Пока он пересекает площадь Кампо Сан Джакомо, она поворачивает на пахнущую апельсинами улицу Наранзария и бежит вдоль Сотопортего дель Эрбария. Когда он проходит Касарию, ощущая ароматы сыра и масла, она ветром проносится по Фаббриче Нове и останавливается на углу Кампо де ла Пескария, пока он не проходит мимо, исчезая в темноте. Потом она переходит на Калле де ла Донзела, поворачивает направо на Руга Деи Специери, а потом снова направо на Калле де ла Бекарие. Мать крадется вдоль хлебных лавок, пока они не заканчиваются. Она замирает в тени, завидев фигуру отца. Теперь он поднимается по ступеням моста, который ведет к Фондамента де Л'Оджио. Перейдя мост, он исчезает. Она загибает пальцы, считая его шаги.

В этот момент она быстро перебегает улицу и прячется за стеной у подножия моста, глядя на опустевшую улицу Карампани, сперва убедившись, что таверна «Посте Вечие» закрылась на ночь. Мать морщится, заметив, что из ее широких дымоходов все еще струится дымок, хотя лампы потушены и стоит мертвая тишина. Она поворачивается к таверне спиной и прислушивается.

С другой стороны моста слышатся шаги. Мать считает их. Когда счет достигает шестнадцати, появляется смутный силуэт отца.

Он смотрит на листок бумаги, который снова достал из сумки, повернувшись спиной к Карампани. Он сбит с толку. Развернувшись, он начинает спускаться по ступенькам, возвращаясь к рынку. Мать снова принимается считать его шаги. Досчитав до одиннадцати, она выскальзывает из-за моста и останавливается у отца за спиной.

Она набрасывается на него, нанося быстрые удары сосулькой.

Повернувшись и узнав ее, он не произносит ни звука, лишь слабо и глупо улыбается, словно понимая, что это его вина, или пытаясь умилостивить ее.

Он вдвое больше ее, но первый быстрый удар пробил его шею. Он хватается рукой за горло, будто пытаясь удержать кровь, толчками вытекающую из раны.

Подняв руку, он видит темные потеки крови на пальцах. Потом он переводит взгляд на нее и оружие, которым она его ранила. Он удивленно поднимает брови, давая понять, что ледяной нож поразил его как оригинальная задумка. Он бы гордился таким изобретением, оружием, которое никогда не смогло бы привести ищеек к убийце. Он признает его достойным инструментом для своей профессии.

Она отступает на шаг и смотрит на него.

Внезапно он чувствует сильную усталость, не только из-за раны, но и из-за обильных любовных утех последних двух дней и, вероятно, из-за веса воспоминаний, которые навалились на него после их неожиданной встречи. Словно он не может заставить себя вступить с ней в еще один конфликт, даже для того, чтобы попытаться урезонить или попросить о пощаде. Он даже не говорит ей обо мне.

Он опускается на землю и переворачивается на спину за балюстрадой моста в дальнем углу Кампо де ла Пескария среди остатков фруктов и гниющей рыбы. Она подходит к нему, оглядывается, чтобы убедиться, что никто их не видел, даже случайный прохожий.

Сжимая сосульку, она глядит ему в лицо. Откинув отворот пальто, она разрывает на нем рубашку и быстро вонзает сосульку меж ребер, пока она полностью не погружается в плоть. Отец шумно дышит, не отводя взгляда от ее лица.

Потом, пока он тихо лежит, по всей видимости, стараясь приостановить действие ледяного оружия, она снимает с него сумку, поднимает с земли испачканный кровью листок, который он уронил, и запихивает его в сумку.

Мужчина не может пошевелиться. Однако он взглядом одобряет этот хитроумный ход, призванный сбить с толку тех, кто будет расследовать его убийство.

Он понимает, что никогда не будет отмщен.

Отец издает слабый стон, когда сосулька проникает глубже в тело.

Его глаза как бы говорят:

— Пожалуй, этого достаточно. Ты убила меня холодом. Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Но нет, пока он еще жив, у нее в запасе имеется еще несколько метафор.

Это субботняя ночь, потому их окружают отбросы с фруктового рынка и гниющие остатки рыбы: кости, шелуха, плоть. Все вперемешку. Слышится слабый писк крыс. Мать роется в куче мусора, бросая его пригоршнями на тело отца, останавливаясь, лишь чтобы прочесть понимание на его перекошенном лице.