Какая-то часть Марии-Грации, явно передавшаяся ей от гордой Пины Веллы, по-прежнему желала, чтобы девочка поступила на медицинский факультет.

– Она не будет никуда поступать, – спокойно сказал Роберт. – Наша внучка все собирается с духом, чтобы сказать тебе об этом, amore. Мне она уже давно сказала.

В глубине души Мария-Грация знала, что Лена не менее честолюбива, чем она сама и Амедео, а потому если кто и способен удержать семейное дело на плаву, так это она.

В день праздника святой Агаты рассвет выдался бледным, море было укрыто туманной дымкой. Утренняя месса проходила у стен церкви под рядами зонтов.

– Слава Господу и святой Марии! – выкрикивал отец Марко, загораживая гипсовую статую от дождя сутаной. – Слава святой Агате и всем святым!

Путь процессии был скользким и слякотным. Старинная статуя, сделанная в незапамятные времена предком художника Винченцо, никогда прежде не оказывалась под дождем. На каменистой дорожке, сбегавшей к пещерам, случилась маленькая трагедия. Статуя вдруг начала таять, из глаз потекли черные слезы, как те, что как-то раз текли из глаз Кармелы, с одеяний сбегали бордовые ручьи.

– Быстрей, Риццулину, Маттео! – кричал священник. – Унесите святую от дождя! – Отец Марко к старости стал большим поклонником святой Агаты, уподобившись остальным островитянам.

Рыбаки чуть ли не бегом устремились к укрытию. Спотыкаясь о камни, они занесли статую в темную пещеру, за ними последовали остальные.

– Она пострадала? – кричали вдовы Комитета святой Агаты.

Вспыхнули зажигалки и экраны мобильных телефонов. В свете сотни огоньков лик святой скорбно мерцал, ее лицо казалось живым. Побыв под дождем, она заметно побледнела.

– Мы не можем нести ее обратно под дождем, – сказал отец Марко. – Краска размоется, гипс размокнет. Придется оставить ее здесь и ждать, когда утихнет непогода.

Именно этот момент выбрали судебные приставы, чтобы прибыть на остров и стребовать с жителей Кастелламаре все долги. Вот только город они нашли обезлюдевшим, дома стояли безмолвные, лавки закрыты, ни единой живой души на улицах, остров вымер, будто жители в одночасье вдруг покинули его. Растерянно побродив по городку, приставы вынуждены были сложить ордера и предписания обратно в портфели и сесть в свой катер.

Тем временем в пещерах разгорался спор.

– Да мы тут проторчим до конца света, – заметила Агата-рыбачка.

– Еще полчаса, – сказал отец Марко.

Полчаса превратились в час, потом в полтора. Споры становились все яростней, но тут вдруг Кончетта громко прокричала:

– Энцо изваял новую статую!

Тотчас Энцо оказался в центре всеобщего внимания. Несколько человек, уже видевших его каменную святую Агату, одобрительно загомонили: да, да, прекрасная статуя.

– Пронесите вместо нее статую Энцо, – продолжила Кончетта. – Она водонепроницаемая. И ее задумал двоюродный дед Энцо, сам Винченцо. Она почти готова. Мы можем завершить наше шествие с ней.

Народ загомонил. Почему бы не устроить шествие с другой Агатой? Ведь это просто статуя, а святая одна и та же.

– Но она слишком тяжелая, – возразил Бепе. – Она же каменная. Нормальная святая Агата – она гипсовая. Как шестеро человек поднимут ее?

– Она легкая, – сказал Энцо. – Это же вулканический камень. Он пористый, как пемза.

– Давайте посмотрим на нее, – предложил отец Марко.

Он велел устроить старую статую в глубине пещеры, где никакой ливень до нее не доберется.

Прошло еще полчаса, прежде чем рыбаки вернулись с новой Агатой. Их встретили восхищенными возгласами. Рыбаки доставили статую в желто-зеленой повозке Риццу, о которой никто не вспоминал уже лет двадцать. Расписанная сценами из истории острова повозка шатко волоклась по каменистому берегу, придерживаемая и направляемая шестеркой рыбаков, представлявших разные поколения: Бепе, Тонино, Риццулину, Маттео, ‘Нчилино, Калоджеро.

Шторм бушевал, но жители острова торжественно шествовали за своей святой. Когда процессия поравнялась с запертой виллой il conte, многие посмотрели в ее сторону, надеясь увидеть, как граф кивком благословляет шествие – как всегда делал его отец. Но закрытые наглухо окна остались безжизненны. Статуя проследовала дальше, подпрыгивая на ухабах. Вдоль каменистого южного берега, мимо греческого амфитеатра, заросшего кустарником и чертополохом, мимо утесов, мимо ворот новой гостиницы, построенной на месте старой фермы Маццу. В гостинице было тихо, пластиковые пляжные кресла у бассейна перевернуты, солнечные зонты поникли. Несколько туристов вышли из гостиницы и присоединились к шествию. Святая, воздев вверх руку, покачивалась в старой повозке, по складкам ее одежд струилась вода.

– Давайте, – подбадривала возчиков Мария-Грация, – осталось немного. – У нее перехватывало дыхание от волнения, так она желала, чтобы статуя благополучно завершила паломничество, как будто святая двигалась сама по себе, как будто в вечернем дождливом мареве притаилось нечто таинственное, неведомое.

У старой tonnara и ржавых останков «Святой Мадонны» отец Марко вознес молитву, прося святую о благосклонности. Ту т же к статуе вынесли для благословения младенцев. Гниющий под дождем урожай тоже был освящен. Отец Марко опорожнил сосуд со святой водой, присоединив ее к потокам дождя, изливавшимся на нос новой рыбацкой лодки Provvidenza, которой недавно обзавелся молодой Маттео.

В тот вечер из-за дождя в бар набился едва ли не весь город.

– Откуда столько людей? – удивлялась Мария-Грация. – Из жалости к нам все решили купить стаканчик arancello, чтобы мы не закрылись до следующего лета?

Кончетта прорвалась через толпу, глаза ее сверкали от едва сдерживаемой радости.

– Я только что узнала, – зашептала она. – Бар Арканджело залило, прямо как зимой шестьдесят третьего, когда у нас бушевал бесконечный шторм! Мой бедный братец!

– Свершилось чудо! – воскликнула Агата-рыбачка. – Я вам говорила! Вот для чего пошел этот дождь!

Промокшие насквозь посетители из бара Арканджело смущенно просачивались через двери в поисках выпивки и горячего чая. Филиппо Арканджело топтался у террасы, пока Кончетта не взяла его за руку и не затащила внутрь.

Но это нас все равно не спасет, думала Мария-Грация, наблюдая за тем, как ее сыновья и внучка обслуживают переполненный бар. Для этого нужно больше, чем несколько десятков чашек кофе по девяносто девять центов и стаканчиков с ликером за один евро. Хотя в баре было не протолкнуться, мороженое никто не заказывал. Даже туристам оно казалось неуместным в такую погоду.

С наступлением темноты на террасе сдвинули столы и начались танцы. Никто не обращал внимания ни на лужи, ни на каскады воды, временами изливавшиеся сверху. Танцоры кружились под старенький organetto Бепе, на котором играл кто-то из молодых. Устроившись с Робертом в сторонке, Мария-Грация рассказывала мужу о том вечере, когда ее отец впервые появился на острове. Эту историю Амедео поведал ей одной из первых, когда она была совсем маленькой, – о том, как он изумился при виде статуи, озаренной пламенем красных свечей, о почтительном молчании, воцарившемся, когда il conte шел сквозь толпу. Насколько же теперь все иначе: гудели электрогенераторы, переливались цветные лампочки, под веселые мелодии самозабвенно отплясывала молодежь, больше не звучали печальные песни. Туристы как заведенные щелкали своими фотоаппаратами, а в тот давний вечер на острове был сделан только один снимок – самый первый снимок острова, по сути ставший пророчеством на целый век. И сегодня в веселье не участвовал il conte. Хотя никто, кроме Марии-Грации, этого не признал бы, и меньше всего члены Комитета модернизации, но фестивалю не хватало присутствия графа.