Коням ерзко.

Жеребцы снова берут свои длинные позолоченные трубы и дуют в них, танцуя медленный танец.

Режиссер. Открывай! Я тебе что сказал? Двери настежь! У меня театр на свежем воздухе – пора начинать. А вы, вон отсюда! Я сказал: вон! (Жеребцы уходят. Слуге.) Продолжим.

Слуга. Сеньор!

Режиссер. Что?

Слуга. К вам публика.

Режиссер. Проси.

Режиссер снимает светлый парик и надевает темный. Входят Три человека. (Все трое бородаты, во фраках; отличить их почти невозможно.)

Первый человек. Вы режиссер театра на свежем воздухе? Открытого театра?

Режиссер. К вашим услугам.

Первый человек. Мы пришли поздравить. Ваша последняя работа…

Режиссер. Благодарю вас.

Третий человек. …так необычна!

Первый человек. И название прелестное – «Ромео и Джульетта».

Режиссер. Двое влюбленных – мужчина и женщина.

Первый человек. Не обязательно. Ромео может быть птицей, а Джульетта – камнем. Ромео может быть крупинкой соли, а Джульетта – географической картой.

Режиссер. Но кем бы они ни были, они останутся Ромео и Джульеттой – навеки.

Первый человек. Влюбленной парой! Вы полагаете, они любили друг друга?

Режиссер. Ну, знаете ли… Я не настолько…

Первый человек. Вот вы и выдали себя!

Второй человек (Первому человеку). Ты бы поостерегся! Сам не без греха. Зачем слоняешься у театрального подъезда? Сходи в лес, окликни его и услышишь шум лесных соков. А ходить в театр!..

Первый человек. В театр и надо идти, чтобы…

Третий человек. …разверзлась истина могил.

Второй человек. Могил с газовыми рожками, афишами и длинными рядами кресел.

Режиссер. Господа…

Первый человек. Ну конечно, конечно. Вы режиссер театра на свежем воздухе, постановщик «Ромео и Джульетты»…

Второй человек. А не расскажете ли нам, сеньор Режиссер, как мочился Ромео? Разве это не любопытное зрелище? И сколько можно грозиться, что кинешься с башни, ломая комедию горя? Что же случилось, сеньор Режиссер, пока ничего не случалось? А сцена в гробнице? Почему вы сами туда не спустились? Вы б увидали, что ангел позаимствовал у Ромео его принадлежности, а взамен оставил ему свои. Если я вам скажу, что главный герой – это ядовитый цветок, вы ведь не сумеете мне возразить.

Режиссер. Сеньоры, не в этом дело.

Первый человек (перебивая). Именно в этом. Всем страшно, но мы похороним театр. А я пущу себе пулю в лоб.

Второй человек. Гонсало!

Первый человек (медленно.) Я пущу себе пулю в лоб. Так откроется настоящий театр – театр, погребенный в песках.

Режиссер. Гонсало!

Первый человек. Что? (Пауза.)

Режиссер (все еще противясь.) Но я не могу! Все рухнет. И дети мои не увидят белого света. А как быть с публикой? Что, если, сокрушив перила, я не справлюсь с публикой? И личина сожрет меня. Я видел однажды, как маска жрала человека. Собрались силачи со всего города и окровавленными копьями пихали ему в задницу шары, скатанные из старых газет. А в Америке маска удавила парня его собственными кишками.

Первый человек. Потрясающее зрелище.

Второй человек. Почему не показать это в театре?

Третий человек. Это же завязка.

Режиссер. Скорее развязка.

Третий человек. Причем неизбежная – если боишься.

Режиссер. Да, конечно. Но вы совершенно напрасно полагаете, что я способен вывести маску на сцену.

Первый человек. Разве нет?

Режиссер. А как быть с нравственностью? Как все это переварит зритель?

Первый человек. Одних тошнит при виде осьминога, вывернутого наизнанку, другие бледнеют от слова «рак», но против этого есть средство, и вы сами знаете какое. Есть гипс, жесть, сверкающая слюда и, на худой конец, папье-маше – оно всегда под рукой. (Встает.) А вам хочется обмануть нас, хочется все оставить по-прежнему. Но тогда мы не поможем мертвым. Я посадил четыре тысячи апельсиновых деревьев, а мухи извели их – это вы виноваты. Придется начинать сначала.

Режиссер (встает). Я не против. Чего вы от меня хотите? У вас есть новая пьеса для постановки?

Первый человек. Что может быть новее нас… с вами?

Режиссер. Со мной?

Первый человек. А то с кем же?

Второй человек. Гонсало!

Первый человек (глядя на Режиссера). Я узнал его. Сегодня утром он совал в портфель чудо резвости – зайчонка. Эта картина так и стоит у меня перед глазами. А еще я видел, как он воткнул себе в кудри розу, когда впервые в жизни причесался на прямой пробор. Ну, а ты узнал меня?

Режиссер. Нет, бога ради! Только не это. Это нельзя ставить. (Громко.) Елена! Елена! (Бежит к двери.)

Первый человек (глядя на Режиссера). Хочешь не хочешь, а я выволоку тебя на сцену. Слишком много я выстрадал из-за тебя. Ширму сюда, да поскорее!

Третий человек вносит ширму и ставит ее посреди сцены.

Режиссер (плача). Театр мой провалится в тартарары, а публика будет глазеть на меня. Моя постановка была гвоздем сезона, а теперь…

Жеребцы дуют в трубы. Первый человек идет в глубь сцены и открывает дверь.

Первый человек. Идемте. И вы с нами – все вместе. Вы тоже будете заняты в спектакле – вы все! (Режиссеру.) Но сначала ты пройдешь за ширмой.

Второй человек и Третий человек подталкивают Режиссера к ширме, за которой он исчезает. Через секунду с другой стороны появляется Юноша в костюме из белого шелка – длинная широкая блуза, большой круглый воротник. Эту роль может играть женщина. В руках у Юноши маленькая черная гитара.

Первый человек. Энрике! Энрике! (Закрывает лицо руками.)

Второй человек. Только не тащи меня за ширму, Гонсало!

Режиссер (перебирая струны, ледяным тоном). Я плюну тебе в лицо, Гонсало. Изрежу тебе фрак ножницами и плюну в лицо. Иголку мне и шелковых ниток! Я буду вышивать. Я вышью тебя шелком, потому что терпеть не могу татуировок.

Третий человек (Жеребцам). Рассаживайтесь, пожалуйста, кто где хочет.

Первый человек (плачет). Энрике! Энрике!