здании Совета, где провели всю ночь. Собственно, ночью большинство из них туда и прорвались через стоящие на подходах к Верховному Совету кордоны милиции. Похоже, они таки собрали депутатский кворум.

– Как всё это произошло? – трезвый Эльцер был грозен и особенно зол.

– Вчера вечером мы не смогли найти Джорджа Джорджиевича и получить от него необходимые санкции! – не моргнув глазом, выпалил министр внутренних дел. – Я не могу использовать специальные подразделения быстрого реагирования без санкции главы правительства.

Вот зря он это сказал. Не надо переходить красные линии.

Не дожидаясь, пока красный от ярости Эльцер начнёт задавать вопросы, Джордж криво усмехнулся и посмотрел на Эринга.

– Ты можешь только использовать моих «беркутов» для разгона демонстраций, да, засранец? Может, мне теперь, для полного счастья, ещё съездить в Генштаб, переговорить с армейской верхушкой? Пока наш дорогой и любимый Верховный Говнокомандующий (он специально исковеркал это слово) у себя в кабинете квасить будет?

– Эээ… – у президента отвалилась челюсть.

– Знаете что, мудаки?

Вот уж чего сам от себя не ожидал – так не ожидал, так это вот этой борзоты. Как там, в частушке? «В мире нет бойца смелей, чем напуганный еврей». А с точки зрения окопавшегося в Верховном Совете коммуно-фашистского быдла, Джордж – стопроцентный еврей. Даже, можно сказать, эталонный жид. Поэтому…

В секунду вдруг выяснилось, что они все, включая и сидящего во главе стола президента, – самые обычные люди. И жутко боятся за свои шкуры. А бояться есть чего, потому что вот Кремль, вот река Мошкова, а в аккурат напротив Кремля, через речку – здание Верховного Совета, оно же Белый дом. И там уже собралось достаточное количество депутатов, чтобы законно отрешить Эльцера от власти – и, по всей видимости, достаточное количество всякого вооружённого агрессивного сброда, чтобы исполнить это депутатское решение. И до кучи – Генеральный прокурор, который всё это узаконит окончательно. И поэтому…

Краснота и ярость лица Эльцера вдруг сменились бледностью и дрожащими губами. Эринг... Судя по его роже, у него сейчас было единственное желание – немедленно превратиться в таракана и заползти под самый дальний плинтус. Ещё какие-то генералы, заместители министров, руководители комитетов... С большинства рож можно снимать образец – вот так выглядит эталонный белый цвет.

– Знаете что, мудаки? – Джордж смотрел прежде всего на Эльцера и Эринга. – Когда вы назначили меня и. о. премьера, чтобы я кинулся спасать ваши жопы, вы, как всегда, малость недодумали. Надо было ещё одновременно снять меня с поста руководителя Службы безопасности президента. Поэтому вот здесь и сейчас – вся охрана подчиняется мне и исполняет мои приказы. И поэтому я отсюда уйду быстро и свободно. А вы... Впрочем, вас тоже никто задерживать не станет. Разве что боевики Хруцкого и Мак-Алестера.

– А ты куда пойдёшь? – ошарашенно спросил Эльцер.

– А я со вчерашнего вечера гражданин Турецкой республики Северного Кипра. Моя семья в Италии, активы – на Кипре. У меня даже имя новое, я теперь Эльхареф Абдулович. Так что – е.итесь с этой б.ядской страной сами. Ты, Барий Никалозович, хотел её получить в полное личное распоряжение? В декабре девяносто первого твоя мечта исполнилась. Наслаждайся теперь.

Спокойной, уверенной, хотя и быстрой походкой он покинул здание, у чёрного входа сел в автомобиль, подмигнул водителю – домой. И побыстрее – сегодня ещё многое нужно успеть.

У семнадцатой квартиры отпустил казённую машину – в аэропорт лучше ехать на одной из неприметных серых иномарок «Беркута».

Заскочить домой – не более десяти минут. Слава Всевышнему, два кейса с документами, деньгами, личными вещами жены и дочки уже собраны. Быстренько нацепить платиновую цепь с крестом, подаренную Тео. И – не оглядываться. Долгие проводы – лишние слёзы. И вообще.

Даже его личные охранники из «Беркута» ни о чём не знают. И говорить им лучше не надо. Агран сообщит.

– Парни, я обязательно вернусь. Вы уж тут присмотрите за вещичками, ладно?

Улыбнулся. Охранники тоже заулыбались – хозяин шутит.

– В лучшем виде приглядим, Джордж Джорджиевич!

Так. В аэропорт. Чартерный рейс.

Но перед этим... Наверное, это глупая сентиментальность. Но не заехать нельзя.

Личная охрана, кажется, уже начала смутно догадываться, но вопросов пока ещё не задаёт. Трое самых проверенных ребят из «Беркута»; один из них защищал семнадцатую квартиру в августе девяносто первого.

– Парни, если что – валите сразу всех. Поверьте, я найду способ вас отблагодарить.

Посмотреть на прощание в глаза Маши. Сказать ей несколько слов. Он всегда разговаривал с ней, как с живой.

Да, моя милая, я всё знаю. А если чего не знаю – то подсказывает твоя почти родная сестрёнка Стешка. Наверное, ты действительно радуешься Там, глядя, что мне встретилась на жизненном пути Финка. Или ты мне её и послала? А, неважно. Я знаю, что и сейчас ты поддержала бы меня. Надеюсь, однажды я снова к тебе приду. Мы со Стефкой вместе к тебе придём... А сейчас…

Нет, как это всё-таки мучительно больно – расставаться. Даже с мёртвыми, если они – любимые.

За спиной раздались характерные звуки – передёргивание пистолетных затворов. «Беркуты», как могли, прикрыли шефа, а невдалеке, на кладбищенской тропинке…

Эринг и с десяток ментов. Все при оружии.

– Ещё раз здравствуй, Эльхареф Абдулович. Извини, но выезд на Кипр не состоится.

– Это ещё почему? И как ты… меня нашёл?

– Мне до твоего хитромудрия, а тем паче до удачи по жизни – как до Пекина раком. Но и я иногда кое-что соображаю. Тем более... Я ведь, откровенно сказать, и сейчас тебе завидую. Хотел бы я, чтобы меня так любили, как ты – Машу. Но, увы... Впрочем, все эти сентиментальные подробности мы с тобой обсудим как-нибудь после. На пьянке в честь победы, например. А сейчас – тебе придётся проехать со мной.

– Парни, уберите оружие! – это Джордж своим охранникам. – Куда ты хочешь меня везти?

– В Кремль.

– На кой чёрт?

– После того как ты нас покинул... Барию Никалозовичу вообще было лучше с утра выпить, как всякому