ресепшионистке. Перед самым Рудославом снова остановился — теперь на заправке, на завтрак. И мучительно ждал звонка от Стаха, потому как пора бы уже старому идиоту как-то себя обозначить — куда дальше путь держать, что дальше делать.

Шамрай-старший объявился, едва дорожный знак с надписью «Рудослав» промелькнул справа от Назара и моментально остался за спиной. Будто бы тоже ждал. Уже его томить ожиданием ответа Наз не стал, взял трубку сразу.

— Да.

— Как спалось-почивалось в придорожном клоповнике? А, племяш? — с издевкой проскрипел Стах, подтверждая подозрения Назара о тотальной слежке через телефон. Значит, все правильно.

— Не твое дело.

— Ну почему ж не мое? Я полагал, ты на полпути не останавливаешься.

— Ты прекрасно знаешь, что я еду. И времени, чтобы добраться, давал до утра. Так я добрался.

— Ну, поглядим, что дальше будет. Надо полагать, ты уже практически на месте.

— Если ты о городе, то да.

— Хорошо. Сейчас поезжай в дом егеря.

— К Бажану?

— К нему.

— Он пустой стоит?

— Да, как Бажан помер, я больше никого не брал, собак к себе перевез, сам охотился. Плохо я в своем возрасте с людьми схожусь, — хохотнул Стах.

— Хорошо, — не позволял себе никаких реакций Назар, чеканя каждое слово: — Приеду я туда — дальше что?

— А дальше я тебя перенаберу и проинструктирую. Езжай в объезд, чтоб машину в центре не приметили. И не вздумай коники выкидывать, слышишь, племянничек? Или рассказать тебе, какого цвета пижама у твоей зазнобы сердечной?

Назар непроизвольно сжал руль. Крепко-крепко, на несколько секунд потерявшись среди охватившей его смеси ярости и ужаса, что Стах слишком близко к ней, дотянется.

— Не лезь, — процедил он. — Не лезь к ним, я все сделаю.

— Да я и не лезу. Девчонка и в ус не дует, какой ты слабый, Назар. Какого слабака она выбрала. Ну да ничего, еще узнает. В общем, до связи. Через час позвоню.

С этими словами Стах отключился, и Назар перевел дух. По пояснице крупным градом бежал пот. Такого отвращения он еще никогда не испытывал. Даже в тот день, когда разыскал Даню и узнал, что вся его предыдущая жизнь была обманом. А теперь вот, выходит, маски сброшены. И Стах наконец говорит все, о чем молчал столько лет, только ответить ему нельзя.

«Следуя его указаниям» со всей дотошностью, Назар сбавил скорость и съехал на обочину. Остановился. Набил сообщение Ковальчуку. И, развернув машину, помчался в объезд городка. В чем, в чем, а в этом Стах прав. Слишком приметна его тачка для родных краев. Слишком чужеродна для пробуждающегося места, в котором он провел молодость, мечтая о том, как однажды вырвется на свободу. И ведь думал, что вырвался, а оказывается, все эти годы был на крючке.

До егерского хозяйства Назар добрался менее, чем за час, отведенный ему Стахом. Трасса здесь и среди дня не слишком забита, а уж проселочные дороги, да еще в такую рань — пустынны. Разве что грибника встретишь. Собственно, их он видел парочку по пути, а больше никого. В одинаковых зеленых дождевиках и с ведрами. Осенний лес пахнул сыростью, мхом, прелой листвой и чем-то из его памяти, о чем он и позабыл. Детством, что ли. И звуки были оттуда, те самые звуки — шелест ветвей в кронах, шепот ветра, шорох капель дождя, птичий крик — сойка где-то вскрикнула как раз, когда он захлопнул дверцу, оказавшись у ворот Бажановой вотчины, пустовавшей… сколько уже? Лет пять?

Под ногами — вязко. Снег шел всю ночь и тут же таял, а теперь превратился в мелкий противный дождь. Пару минут Назар стоял под этим дождем, долгим взглядом глядя на ворота. А потом пиликнул ключом, закрывая машину, и двинулся к калитке. Та, конечно, была заперта. Но и он же не лыком шит — что-то да помнил. Вот он, раскидистый старый дуб в паре метров от дороги. Руками его и вдвоем с кем-то таким же рукастым не обхватишь, такой он широкий. Кора с причудливым узором, пришедшим из давних лет. Когда-то этот дуб, видел полным сил его деда, влюбленного в бабу Мотрю. А до того — его прадеда, владевшего землями в округе, на левом берегу местной реки. Стах всегда говорил, что собирает камни, но только сейчас земля их предков по-настоящему пришла в запустение. Разве эти проселочные дороги и этот позабытый дом — тому не свидетели? Разграбил, расхитил, опустошил то, что было домом, даже когда у них его отбирали.

Назар склонился над дубовыми корнями, выступающими над почвой множеством переплетенных, тянущихся наружу дугами из-под земли древесных рук и ног. Недолго думая, запустил под одну из дуг ладонь и почти сразу среди влаги и мха нащупал шуршащий полиэтилен. Вытащил и удовлетворенно улыбнулся. Развернул пакет, внутри которого в тряпицу была замотана связка ключей. Бажан всегда здесь прятал запасные. Вытер руку о тряпку, а еще через минуту отпирал калитку. Пока возился с замком, снова заголосил телефон.

— На месте? — нетерпеливо спросил Шамрай-старший.

— Угу.

— Ментов нигде нет? Ты обращал внимание?

— Да никого тут нет. Говори, что дальше делать, давай уже покончим с этим.

— Что? Не нравится, когда за ниточки дергают? А раньше даже не замечал, вот ведь ирония доли!

… а кто дергает за нити тебя, а, дядя Стах? Ведь тоже всю жизнь прожил не так, как хотел, не с теми, кого любил… никогда не был счастлив. Как так-то? Все ведь было, чтобы быть счастливым. Значит, кто-то дергал. Кто-то, кто куда больше обоих.

Замок поддался, Назар вошел.

— Я на подворье. Идти куда?

— На птичий двор. Помнишь вольер, где Тюдора держали, когда привозили к Бажану?

— Помню.

Разве такое забудешь? Этот вольер был последним домом его кречета до того, как он обрел наконец-то свободу. Из них из всех — единственный, кому она, подлинная, досталась.

— Ступай туда. Зайдешь в вольер, пройди к противоположной стенке… Зашел? Теперь в левый угол, там половица скрипит, слышишь? Попробуй, тебе та нужна, что скрипит. Поддень ее и подними. Видишь?

Видел. Прогнило тут