Анна Павловна достала из-под стола знакомую бутылку с ромом, налила в свой зелёненький стаканчик и залпом опрокинула. Закусила детской шоколадкой из ассортимента.

– Думаешь, все? Хрен два. Видишь вот эти номера? Это первая десятка, самые важные пурины, для них нужно дополнительно ещё черной икорки достать. А где ее взять? Пусть у Лейбзона мозги шевелятся.

– А остальным? – робко спросила я.

– С остальными проще. Мелюзга. Что у нас есть, то и напакуем, с них хватит, – она опять приложилась к стаканчику. – Только бы сами не приперлись. Все им мало, канючить начнут. Как вижу их рожи, вырвать хочется. Что за люди. Себе бы что-нибудь к праздничку выкроить.

К вечеру пришла Валентина с мелкого опта. От усталости еле передвигала ноги. На нее тоже повесили оброк, и придётся тащить с детских садиков и школ. Вот и ломай голову как детей не обидеть и этим блядям услужить.

– Ходила к Лейбзону, а что он может. Сам злой, чернее тучи, только разводит руками. Валюха, говорит, мы с тобой в одной упряжке, так главный кучер распорядился. Ань, плесни и мне, всё осточертело.

Анна Павловна засунула руку в ящик стола и достала упрятанную за бумагами бутылку молдавского вина. Видимо, запас рома уже исчерпался. Попробуй, сбереги при такой нервной работе.

– И так, Ольга, по кругу в календаре вон их сколько, красных дат. Не успеем оглянуться – Новый год, потом мужиков на до поздравлять на 23 февраля, затем женщин с 8 марта, а там и майские. И каждый раз я мордоваться должна, собирать на халяву заказы этим уродам. Анна Павловна, вам партийное задание. Я и комсомолкой не была. На кой лях мне эта партия сдалась, что от нее толку, все под себя гребут. А коснись чего, все они чистенькие, совестливые, о народе заботятся. Да пошли они все на х…

Бутылку сухого опустошили в два приема. Я сочувствовала Валентине. Вышла осенью, в самый сезон с убытком.

– Олька, понимаешь, что это значит? Впереди зима и никакого задела. Мы ж здесь, как рабы. Я Лейбзону дырку в его умной голове просверлила: ищите мне замену, всё сдам, доложу, и ноги моей больше здесь не будет. А он сидит, рукой машет и как ляпнет: а я хочу, чтоб меня трамвай перерезал и конец всему наступил. Анька, у него сын от первого брака под трамвай попал. Ты это знала? Я тоже не знала, только сегодня услышала. Мужику тоже достаётся, ещё больше, чем нам.

Она вдруг резко вскочила со стула, набросила на плечи куртку.

– Аня, хватит глушить, с завтрашнего дня уже развозить придётся. Оль, бери её, мой сейчас подъедет, вас развезём по домам. А ты что, так с одной сумочкой и бегаешь? Что берёшь, что не берёшь – один чёрт. Если захотят посадить – посадят, так не обидно хоть будет. Оль, а твой дядька симпатичный такой мужик, жаль, что в мусора подался. Он, видно, из тех, кто всю жизнь с голой жопой ходит.

Лучше так, Валентина, с голой задницей, чем воровать и дрожать. Анна Павловна махнула рукой, я не поняла: то ли прочитала мои мысли, то ли подумала: зелёная, ещё вызреет.

С этого дня все мое начальство во мне души не чаяло. Поутру Эдельман собственноручно открывал баночку крабов или икорочкой красной баловал. Артём в своей коптёрке, где обычно они с Петром заваривали «чифирчик», готовил настоящий турецкий кофе в турке на электрической плитке и угощал нас. На кофеёк подруливала и Валентина.

Этот час был для нее отдушиной. Валентине не позавидуешь. Её рабочий день начинался с семи, а заканчивался, когда она уже, обессиленная, приказывала: «Зачиняйте ворота». У нее не склад, а гудящий улей. Целый день люди, непрерывные звонки из детсадов, школ, институтов. И всем все на до, причём небольшими количествами, да ещё чтобы качество нормальное. Даже у нас в те пятнадцать минут, что она выкраивала для передыха, ей не давали покоя, прибегали подписывать накладные.

– Жаль бабу, – как-то грустно смотрела вслед Валентине, когда она уходила, Анна Павловна. – У этой умной тоже высшее образование, технологический закончила. Муж в институте остался, преподаёт, а она их содержит. Ещё раз в три месяца на аборты от большой любви бегает. Видела, у неё на лице уже ни кровиночки, белая, как та стенка в извёстке. А меня бог от такой жизни миловал. Один аборт и закончилось всё мероприятие. Я вольный казак по этому делу.

Она вытянула ящик, где хранила заначку, свой «Негро», привычным движением откупорила бутылку, опрокинула первый за день зелёненький стаканчик и отправилась руководить процессом.

Предпраздничный день б ноября стал самым сумасшедшим в моей жизни, предыдущие тоже были не подарок, но этот… Не успела заявиться на работу, как на склад залетел Лейбзон с новой разнарядкой. На предложение моей начальницы выйти и поговорить наедине, огрызнулся:

– Пусть слушает всё! Заложишь? Закладывай, у самого в печенках давно сидит. Анюта, ещё надо по этому списку повторить.

– Да вы что? Мы ж третьего всё отправили, как вы распорядились. Как хотите, я под этим не подписываюсь. Всё, с меня хватит.

– Анюта, хочешь на колени стану. Выжрали поганцы ещё до праздников. Я тебе клянусь, всё покроем. Не подводи меня на старости лет.

– А магазинам кто отпускать будет, она, что ли? – и ткнула пальцем в меня.

Лейбзон развернулся в мою сторону:

– А хоть бы и она. Ну, что, Милосская, выручишь? Ножки вон какие длинные, одна тут, другая на складе, а? Смелые города берут! Спасай! Договорились?

Он упорхнул и не слышал, как завелась Анна Павловна, нещадно крыла матом всё и всех подряд. Завмаги сами безропотно грузили к себе в машины товар и, кланяясь, обещали, что за ними конфеты и шоколад. Раз сто по шаткой приставной лестнице я спускалась в подвал, помогая двум тёткам протирать запылённые бутылки и банки, а по крику Артёма чесала наверх выписывать расходные накладные. Анна Павловна с грузчиками с железнодорожной эстакады выгружали вагоны, составляя сразу акты на недостачу и бой. Под праздник всё, что валялось в Ильичёвском порту, загрузили и к нам отправили, как сборную солянку.

Только к середине дня мы нафасовали коробки для партийных сук, как их обзывали на нашем складе, несколько ходок сделал шофёр Алексей, только ему доверялось это ответственное дело. Под вечер он сам заехал отчитаться, что всё развёз, и, посмотрев на меня, засмеялся:

– Павловна, ну и волкодав у твоей Милосской, чуть не загрыз меня, когда ящики завез, бабуле ихней спасибо, добрая старушка, оттащила.

Я настолько устала, что ничего не поняла. Начальница предложила закончить день фуршетом. И охрипшим голосом приказала Артёму закрыть нашу лавочку На него с Петром было даже страшно смотреть, их лица, худые и серые, в глубоких морщинах, ничего не выражали. На складе стало так тихо, и они молча стояли и ждали, когда их позовут. Начальница, не обращая на меня внимания, отсчитывала и раскладывала деньги по кучкам, вызывая рабочих по очереди. Всем говорила спасибо, а они, уходя, поздравляли с праздником и радовались, что завтра выходной.

– А это тебе, Ольга. Тоже спасибо. Только ты останься, у нас есть ещё работа.