Я бежала по Артиллерийскому переулку дрожа не столько от страха, сколько от уже начинающей утренней и вечерней сырости. Днём ещё солнышко пригревает, а вот вечера совсем холодные, ветреные. Бабкины прогнозы изредка да оправдываются. Утром в шесть часов слушает «точку», и какую погоду передают по Москве, такая через два дня будет в Одессе. Это её личные наблюдения. Правда, она сама прогноз корректирует, прибавляет пару градусов, только с ветром не всегда угадывает, что случится, если он с северного повернёт на южный или наоборот. Алка просит бабку вообще перевернуть пластинку и тошнить о чём-нибудь другом.

Бабка смотрит на нас поверх очков немигающим взглядом. Настырность ее не имеет предела: в нашем аду самое безопасное говорить о погоде, если о чем-то другом, как спички вспыхиваете.

Алка ей ещё отвечает, я вообще молчу Эти разговоры вместо утренней зарядки – бесплатное приложение к манной каше и какао. Я понимаю, это мне её родительское напутствие на новый рабочий день.

Всё, горячий сезон окончился, с планом завоза и закладки справились, с ноября начинается обычный график. А это значит, на работу надо приходить не к семи утра, а к восьми и заканчивать в пять. Теперь наконец смогу погулять с подружками, по которым соскучилась, в конце концов выспаться. Какая красота! И утро сегодня, несмотря на ранний час, тёплое, я лечу в драповом новом костюмчике. Узкая юбка от моего бега наэлектризовалась и даже пощипывает мышцы на бёдрах сквозь нейлоновые чулочки. Юбка еще и короткая, в таком наряде я ни разу не показывалась на базе. Ну и пусть смотрят, как моя сестрица повторяет: смотреть, любить и нравиться никому не запрещается!

Надоел мне мой маскарад. Все эти месяцы ходила в одной и той же студенческой юбке, закрывающей колени, сшитой специально для экзаменов. Приходила, напяливала синий халат – и целый день в нем. Всё о'кей, удобно.

У раскрытого настежь склада столкнулась с Артемом, он от неожиданного моего вида присвистнул:

– Опана! Ты куда так выпендрилась? Сейчас в Ильичёвск за товаром поедешь.

– Это в честь чего? – я обалдела.

– За особые заслуги перед партией и правительством. Экспедиторша приболела, и Анютка совсем расхворалась, не простаивать же машине, – Артём двумя пальцами щёлкнул себя по горлу, – понятно, подруга?

Как я ни пыталась отбрыкаться – не могу, не знаю, никогда там не была, наконец, не моя эта работа, – ничего не получилось. Эдельмана как подменили; то называл меня «деточка», а здесь как разорётся пуще плановички: как миленькая поедешь, на тебя уже доверенность оформили. Материала, что ли, на юбчонку не хватило? Можешь к Лейбзону не бежать, это он распорядился. Не поедешь – простой машины за твой счёт.

Так вот для чего накануне у меня паспорт истребовали, чтобы эту доверенность на мое имя сварганить, и теперь не отвертеться.

Шофёр подвернулся какой-то неопрятный, пропахший дешёвым табаком, бензином и просто грязью, к тому же еще и необщительный. Все мои вопросы повисли в воздухе без ответа. За эти месяцы много водителей примелькалось в лицо. А этого первый раз вижу. Неприятно стало.

Едем вдоль полей колхоза Карла Либкнехта, где я в прошлом году практику проходила, в параллель с маршрутом 29-го трамвая. Водитель время от времени плюёт в открытое окно. Я стараюсь подтянуть свою юбочку, коленки прикрываю сумочкой. Из своего окошка вижу плантации виноградников, ровненькими линиями уходящие к самому горизонту. Урожай уже собран, листья опали, лозы подрезаны, и теперь они торчат из влажной земли, как чёрные руки привидений с оттопыренными уродливыми клешнями. На этом фоне пейзаж напоминает какую-то планету из фильма ужасов. Ещё погода как назло испортилась. Беспросветные тучи и первые капли начали бить по пыльному стеклу Бабкин прогноз оправдался, а у меня даже нет с собой зонта. Шофёр психует, выспрашивает у меня дорогу. Пытаюсь объяснить, что сама первый раз сюда еду, не хочет слушать.

Покрутившись, подъехали к Ильичёвскому порту даже без языка до Киева. А дальше куда? Жлоб водитель и не подумал выйти спросить, сидит в кабине, будто его цепью приковали. Пришлось мне в своих туфельках-лодочках, водрузив на голову сумочку прыгать по лужам, толкаться во все двери и узнавать. Конечно, мы не туда приехали, нужно обратно выскочить на трассу и не проморгать указатель. Когда, наконец, нашли, выяснилось, что на до возвращаться туда, где мы были первый раз, там сначала оформляют все документы, а уж потом ехать сюда получать.

Опять чертыхания шофера, ему наплевать, что я вся вымокла, дрожу от холода, к тому же, пока катали туда-обратно, попали в обеденный перерыв. Зато после него я была первой. Что я подписывала, убей бог, не знаю. Схватила бумаги, сунула их в сумку и мы помчались на склад. Таких складов я, по правде, ещё не видела. Махина, в которой ездят машины. При въезде прошли все процедуры: осмотр, взвешивание и только к четырём часам стали под погрузку. Ананасовый сок в железных банках в картонной таре нам так стремительно накидали, что еле поспевала просчитывать количество ящиков.

Эстакада склада продувалась всеми ветрами, но я не замечала, даже одежда на мне просохла. Еще немного подождала, когда выдадут документы, потом всеми своими промерзшими костями влезла в тёплую кабину, не чувствуя уже ни её вони, ни на грязи – наплевать, и мы отправились в обратный путь. В полной темноте вернулись на Хуторскую. Артём, не стесняясь, покрыл меня матом на чём свет стоит, что так долго. Потом набросился на водителя, тот оправдывался: я-то при чем, сами послали приёбнутую по всем статьям, куклу безмозглую.

Я бы этому жлобу ответила, но мне было не до него, сильно приперло, и я понеслась в туалет, потом выпила из чайника тёплой воды и бухнулась на стул. Сердце больше не билось. Всё, слава богу. Жаль только мои туфельки, им, по-моему, пришла хана, да и новый костюмчик испачкала в этой засранной машине.

Вдруг Артём поднял панику:

– Неполные ящики, и пустые есть, обули они тебя, Ольга, по самые яйца. Забыл, у вас их нет, по самую…

Мне было не до его ругани, я громко заревела. Такую недостачу в жизнь не покрыть. А как сказать дома, убьют, сколько раз бабка предупреждала: смотри в оба, слишком доверчивая, объегорят и глазом не моргнут.

Моя начальница, хотя и хворая, пришла все-таки на работу уже после того, как я уехала в Ильичевск, и в соседней комнатке ругалась с Эдельманом. Я слышала, как она заставляла его признаться, что подставил девчонку, это всё его жидовские штучки. Решили потащить меня к Лейбзону. Анна Павловна шла впереди, Эдельман плёлся с шофером следом, а я, почти в бессознательном состоянии, ковыляла за всеми. Лейбзона не застали. «Он на складе общественного питания», – Женька тряпкой тщательно оттирала заплёванную телефонную трубку.

Я лихорадочно искала выход из создавшегося положения. На меня же всё повесят, нужно как-то сообщить своим, но как? Телефона дома нет, только у Леньки. А вдруг меня сегодня же посадят, как все они страша т. Хоть бы до Жанки, дядькиной жены, дозвониться, предупредить. По побледневшему лицу секретарши поняла, что дела мои хуже некуда.