Наше путешествие приняло наистраннейший оборот. Дэвида и Сергея нет уже целый день. Накануне, когда я выбрался из вертолета, мои ботинки по щиколотку утонули в болотной жиже. Присев на корточки, чтобы быть подальше от вращающихся лопастей, я включил GPS. Ему требуется около 30 секунд, чтобы вычислить координаты. Как обычно, я вытащил ксерокопию топографической карты из пластикового чехла и нанес наше местоположение: 69°53.612 N 59°56.852 E. Пока я перепроверял координаты, Дэвид и Сергей вытащили последний ящик из вертолета и показали второму пилоту поднятый вверх большой палец. «Это не то место!!!» – отчаянно завопил я, пытаясь перекричать рев двигателя и лихорадочно шаря по карманам в поисках ракетницы. Машина затряслась и затем чудесным образом оторвалась от земли. Я зарядил красную ракету и выстрелил: бум! Но вертолет уже скрылся за низкими облаками. Поздно, слишком поздно – летчики не видели красного сигнала бедствия, а быть может, сделали вид, что не видят. «Мы промахнулись на 20 километров! – сообщил я, когда от вертолета остался лишь затихающий вдалеке рокот. – Как они теперь нас отыщут?»

Согласно договоренности, вертолет должен был вернуться за нами через три дня. Нам ничего не оставалось, кроме как идти пешком к месту встречи, отмеченному на карте у штурмана, и ждать там. Нам надо было разделиться, чтобы исключить вероятность того, что они вернутся в место высадки и обнаружат, что никого нет. Сергея пугала сама мысль, что его оставят здесь. При всём своем решительном характере, он наотрез отказался оставаться в одиночестве. С другой стороны, мы с Дэвидом никак не могли потерять целый день полевых работ. Нам во что бы то ни стало нужно добраться до южной части острова: Дэвид должен взять образцы пород и раковин. Это минимум того, что нам нужно сделать. Мы – солдаты науки, которая сейчас мало кому интересна. Поэтому я сказал, что останусь. Если вертолет их не найдет, Дэвид и Сергей продолжат путь в Варнек, это 20 километров через болото, и потом организуют мою эвакуацию. Я остался, и, пока я смотрел, как их силуэты исчезают в тумане, одиночество сомкнулось вокруг меня.

Высадка с вертолета на острове Вайгач. Август 2000 год. Фото автора

Хочу сразу добавить, что такой эксперимент – побыть здесь в одиночестве – мне представляется очень интересным, и я волнуюсь за его результат. Мне просто интересно, как я себя поведу. Для начала я целый час занимаюсь тем, что разворачиваю палатку так, чтобы вход был удобнее расположен относительно ветра. Затем я натягиваю синий брезент и укрепляю его оттяжками, чтобы получился навес, который защитит меня от ветра и позволит мне спокойно готовить. Он сразу раздувается, как парус, и периодически с хлопком обвивается вокруг моей спины. Каждые несколько часов припускает дождь. Мое положение напоминает сэндвич – с обеих сторон от меня вода: сверху льет дождь, а снизу болотная жижа. Субстрат состоит из пятисантиметрового слоя мха поверх мягкой илистой глины, которая продавливается под весом человека. Сразу за палаткой остались глубокие ямы от колес вертолета – они почти полностью заполнены водой. Из-за дождя и из-за того, что мы много ходили вокруг, на земле рядом с палаткой грязное месиво. Глубина то ли овального, то ли прямоугольного озера, рядом с которым стоит палатка и из которого я беру воду для питья, не больше полуметра. Оно постоянно взбаламучивается ветром, вода в нём коричневая, и я не могу не думать о том, что там, на дне, не могли не скапливаться радиоактивные осадки.

Палатка – мое надежное убежище, а снаружи не стихает дождь: он лил всё утро, а к полудню даже усилился ненадолго. Надеюсь, у остальных всё в порядке. Возможно, путаница с местом высадки вызвана тем, что ручей, огибающий болото, по названию очень похож на реку, которую я обозначил. Я лежу на спине, сложив руки на животе, положив под голову свою большую спортивную сумку и уставившись взглядом в светло-желтое полотно палатки. Снаружи по нему не переставая стучит дождь, и, прогибаясь под порывами ветра, оно то и дело влажно шлепает меня по лицу.

18:00. Дождь прекратился, и на смену ему пришел густой туман. Меня окружает белая стена. Мой лагерь в самой середине этой тихой бури. Полчаса назад я допил свой чай. У русского керосинового «примуса» дурной характер: горит он неровно, выбрасывает языки пламени и много коптит. А мою газовую плитку Дэвид и Сергей забрали с собой. На побережье много плавника, но здесь, на этом болоте, нет никакого топлива, и всё, что у меня есть, – это две пластиковые бутылки с керосином, скрепленные скотчем. Этого должно хватить на три дня, хотя с моим аппаратом топливо расходуется слишком быстро. Даже в идеальных условиях разжечь «примус» бывает непросто, а при такой влажности, как здесь, он порой и вовсе не желает запускаться. Четыреста лет назад мои соотечественники пытались исследовать внутренние области этого острова на несколько миль вглубь, когда стояли на якоре в заливе у мыса Идолов, но сочли их скучными и непроходимыми.

Дождь и густой туман не позволяют обследовать окрестности. Во-первых, ты ничего не видишь, а во-вторых, я не хочу промокнуть до нитки, потому как – где же потом сушить одежду? И наконец, если вдруг откажет GPS, как же я смогу найти свою палатку? На расстоянии пяти шагов я вижу сквозь туман только контуры моего лагеря. Так что я провел весь день в палатке. К счастью, желтый свет, который она пропускает, напоминает солнечный. У меня полно еды: банки с отвратительным мясом, состоящим целиком из отбросов, – целые куски и стенки кишок, кожи или легких, покрытые застывшим жиром. Мы несколько раз варили из этого суп, но есть там нечего. Кроме того, макароны, бобы, сахар, и еще рис, мед, шоколад, сгущенка, варенье и арахисовая паста. В ящике, на котором я сижу, когда готовлю себе еду, лежат продукты на день, остальное я упаковал в большую спортивную сумку, которая служит мне подголовником, когда я лежу в палатке. Я прекрасно себя чувствую благодаря простой, но сытной пище: овсянка со сгущенкой и изюмом на завтрак, фасоль, рис или картофельное пюре на ужин. На перекус: смесь орехов, конфеты и шоколад.

В 10-м часу вечера, когда сгущаются сумерки, подкрадывается страх перед тишиной и всем тем, что таится в ней. Мне чудятся чьи-то подкрадывающиеся шаги, падающие предметы,