Нужно сделать две сотни телефонных звонков, и помощи ждать не от кого.

Нет, наверняка должен быть более эффективный способ приготовления блюда, которое удовлетворит аппетиты Линли. И после минутного размышления у Барбары появилась одна обнадеживающая идея.

Инспектору Питеру Ханкену хотелось выкроить часок в субботу, чтобы продолжить работу над новыми качелями для малышки Беллы, но не прошло и двадцати минут после его возвращения из манчестерского аэропорта, как ему пришлось отказаться от домашних планов. Из аэропорта он вернулся к полудню, потратив целое утро на поиски массажистки, которая обрабатывала спину Уилла Апмана в прошедший вторник. Позвонив ей из вестибюля отеля аэропорта, он услышал знойный и страстный соблазнительный голос. Однако его обладательницей оказалась многопудовая валькирия в белоснежной медицинской униформе, с руками регбиста и широкими, с передний бампер грузовика, бедрами.

Она подтвердила алиби Апмана на вечер убийства дочери Мейдена. Он действительно вызвал к себе мисс Фриду (так она представилась) и, как обычно, щедро расплатился с ней после того, как она закончила разминать его напряженные мышцы и сухожилия. «Чаевые как у заезжих янки, — сообщила Ханкену словоохотливая массажистка. — Он никогда на них не скупился, поэтому я всегда рада видеть его».

Мисс Фрида пояснила, что Апман — один из ее постоянных клиентов. Приезжает сюда как минимум два раза в месяц. «Очень напряженная у него работа», — заметила она. Тот сеанс массажа длился один час. А явилась она в номер к адвокату в половине восьмого вечера.

Следовательно, прикинул Ханкен, Апман располагал достаточным временем на поездку от Манчестера до Колдер-мур, где мог успеть до половины одиннадцатого разделаться с дочерью Мейдена и ее спутником, а потом поспешить обратно в отель аэропорта, чтобы подтвердить там свое пребывание и обеспечить алиби. Все это оставляло адвоката в кругу подозреваемых.

А телефонный звонок от Линли сразу перевел Апмана в разряд главных обвиняемых, по крайней мере на взгляд Ханкена.

Мобильник инспектора зазвонил в гараже, где он только что разложил на полу детали детских качелей и, отступив на шаг, изучал их, проверяя по описи наличие множества болтов и гаек, входивших в комплект. Линли доложил ему, что его напарники нашли молодую женщину, снимавшую дом вместе с Николь Мейден, и он сам только что закончил допрашивать ее. Она сказала, что не знает никакого лондонского приятеля Николь — в чем Линли сильно сомневался, — и предложила полиции еще разок поболтать с Уиллом Апманом, если им так нужно узнать, почему Николь Мейден решила провести лето в Дербишире. На замечание Ханкена:

— Действительно, Томас, ведь именно Апман сообщил нам, что у этой девушки был какой-то столичный любовник, — Линли ответил:

— Верно, но странно еще и то, что она бросила учебу в университете и целое лето работала на Апмана… разве что эти двое собирались провернуть какое-то прибыльное дельце. У вас найдется время выжать из него побольше сведений, Питер?

К идее выжимания сведений из этого скользкого типа Ханкен отнесся с радостью, даже с восторгом, но нужно было найти надежное основание для очередного разговора с бакстонским юристом, который пока еще не связался со своим собственным адвокатом, но наверняка вызовет его, как только заподозрит, что расследование движется в его направлении.

— К Николь приходил какой-то мужчина как раз перед тем, как она переехала из Ислингтона в Фулем, — сказал Линли. — В конце первой декады мая, скорее всего девятого числа. Между ними разгорелся спор. Домовладелица слышала, как они кричали. Тот мужчина заявил, что лучше увидит ее мертвой, чем позволит «сделать это».

— О чем он говорил? — спросил Ханкен.

И Линли объяснил ему. Ханкен слушал, не веря своим ушам. Где-то на середине рассказа он прервал Линли:

— Черт возьми! Проклятье! Минутку, Томас. Мне нужно пристроиться где-то, чтобы записать кое-какие детали.

Он быстро перешел из гаража в кухню, где его жена кормила обедом Беллу и Сару, а их младший наследник посапывал на соседнем столе в люльке от коляски. Расчистив себе местечко рядом с Сарой, которая разломала бутерброд с яйцом на две половины и усердно размазывала его по лицу, Ханкен сказал в трубку:

— Все в порядке, продолжайте, — и начал быстро записывать места, действия и имена.

Он лишь тихо присвистнул, когда Линли поведал ему тайную историю Николь Мейден, подвизавшейся в роли лондонской проститутки. Ошеломленный, он поглядывал на двух своих маленьких дочерей, пока Линли объяснял ему специализацию погибшей девушки. Ханкен вдруг осознал, что разрывается между необходимостью сделать точные записи и желанием прижать к груди Беллу и Сару, пусть даже перепачканную яйцом и майонезом, словно это проявление любви могло гарантировать, что их будущее будет восхитительно благополучным и благопристойным. После того как Линли завершил историю и сообщил, что на данном этапе собирается разыскать бывшую секретаршу Вай Невин — Шелли Платт, отправлявшую анонимные письма, Ханкен, продолжая думать о своих дочках, спросил:

— Томас, а как насчет Мейдена? Если он, не приведи господь, как-то узнал, что за делишки проворачивала его дочурка в Лондоне… Вы можете представить, на что он мог решиться?

— По-моему, нам лучше поразмышлять над тем, как такое знание могло бы повлиять на человека, который считал себя ее возлюбленным. Апман и Бриттон — и даже Феррер — кажутся мне более подходящими на роль Немезиды, чем Энди.

— Нет, если подумать о ходе отцовских рассуждений: «Я дал ей жизнь». Что, если он подумал и о том, что вправе лишить ее этой жизни?

— Питер, мы говорим о полицейском, добропорядочном полицейском. Об образцовом офицере, не заслужившем ни единого выговора за всю свою службу.

— Ладно. Отлично. Но вся эта чертова ситуация не имеет никакого отношения к бывшей службе Мейдена. Разве не мог он сам съездить в Лондон и случайно выяснить всю правду? Что, если он пытался уговорить ее отказаться от избранного стиля жизни — мне противно даже называть это стилем жизни, — но потерпел неудачу и понял, что покончить с этим можно только одним путем? Потому что, Томас, если бы он не остановил дочь, то в итоге об этом узнала бы и ее мать, а Мейдену была нестерпима мысль о том, какие мучения принесет это его любимой супруге.

— Нестерпимым это могло быть и для других, — возразил Линли. — Для Апмана и Бриттона. Возможно, они тоже отговаривали ее от такого шага. И у них было гораздо больше причин. Господи, Питер. Сексуальная ревность разжигает страсти гораздо сильнее, чем желание защитить мать от плачевной правды о ребенке. Вы должны понять это.

— Но он нашел ее машину, спрятанную за стеной. Ночью, на обширных просторах Белогорья, где сам черт ногу сломит.

— Пит, при детях… — укоризненно произнесла жена Ханкена, поставив перед дочерьми стаканы с молоком.

Ханкен покаянно кивнул, слушая дальнейшие доводы Линли.