Через несколько мгновений дверь взлетела на воздух, деревянные осколки застучали по мостовой, по стенам соседних домов, как будто град начался и кончился за считаные секунды. В наступившей за этим тишине адепты вступили в штаб-квартиру ордена Равноденствия. Вскоре оттуда понеслись крики и вопли. Запели ножи. Скоротечные схватки закипели во мраке. Многоточия клокочущей в перерезанных горлах крови отмечали смертельные исходы.

У нападающих было несколько альдерталей, которыми они замораживали мужчин и женщин ордена Равноденствия во времени: те застывали, охваченные растерянностью и страхом, а их связывали веревками. Всех, кого не удалось обездвижить подобным образом, убивали. Реликвии Дартуна сводили на нет действие многих приспособлений Папус, поэтому почти все происходило в реальном времени. Нарыв старинной вражды прорвался неожиданно бурно. Папус ждала ответов. Все ее прежние угрозы и взятые ею заложники не произвели на Дартуна никакого впечатления. Поэтому теперь она перероет все здание, пока не отыщет все спрятанные в нем секреты и не узнает все, что ей еще не известно о Виллджамуре и о земле под красным солнцем…

И о самом Дартуне.

Во многих комнатах было темно, в лучшем случае горели свечи. Однако для обыска хватало и этого. Она тщательно спланировала весь ход операции. Тридцать четыре члена ордена Равноденствия были взяты в плен, связаны и выброшены в переулок. По ее подсчетам, еще человек сорок должны были прятаться внутри здания, и они уже знали, что произошло. Папус шепотом отдавала приказы, жестами показывая, какие еще части здания надо осмотреть. Доступ в некоторые коридоры был перекрыт простыми энергетическими щитами, созданными и поддерживаемыми реликвиями, вмурованными в стены. Вытащить их не составило труда – они могли защитить лишь от обычных воров, но не от опытных культистов. Так что продвижение через сеть коридоров и потайных комнат проходило быстро.

Осколки технологий ордена Равноденствия выстреливали в ее приверженцев, волны фиолетового света мутили воздух. В темноте их было хорошо видно, однако ее глаза, измученные постоянными вспышками, отказывались служить ей как следует. Папус не раз спотыкалась и падала, ее ладони саднило от частых ударов о холодный каменный пол. Спереди и сзади неслись какие-то сдавленные крики, судорожное дыхание, харкание кровью и удивленные возгласы. Оставалось лишь надеяться, что это означало гибель сторонников ордена Равноденствия. Наконец все стихло.

Приказ полетел по рядам ее ордена, передаваясь из глубины здания наружу. Вспыхнули факелы. Внутри могло оказаться множество новых технологий и незнакомых реликвий, из которых можно было добыть информацию.

Она начала методично обследовать одно помещение за другим, сама не зная, что именно ищет. В комнатах с голыми каменными стенами поддерживалась чистота, по углам не было паутины. На каждом шагу она встречала множество разнообразных, незнакомых ей артефактов. Судя по всему, они были произведены здесь же, на архипелаге, однако при помощи неизвестных ей технологий, возможно даже заимствованных из иных миров. Причудливые непонятные инструменты, неизвестные резные изображения, руны, смысла которых она не понимала, зашифрованные каракули, написанные рукой самого Дартуна. И с каждым новым открытием она чувствовала себя все хуже и хуже, как будто ее состоятельность как культистки неуклонно уменьшалась.

Из одного угла комплекса камер тянуло странным запахом. Разветвленная система застройки, столь характерная для старого города, мешала ориентироваться в пространстве. Таков был и дом Дартуна: каждая его комната неожиданно возвращала вошедшего к мысли о самом себе, так что казалось, будто обшариваешь свое нутро, а не исследуешь очередное помещение.

Обнаружив источник запаха, она пожалела об этом.

Оказавшись в высокой сводчатой комнате, пол, стены и даже потолок которой были выложены плиткой, точно в подвале, она позвала на помощь. Внутри было почти так же холодно, как на улице, где шел снег. В комнату приказали принести еще света, и прибытие каждого нового зажженного фонаря сопровождалось громким «ах».

Комната имела пятьдесят шагов в длину и около двадцати в ширину, пространство в дальнем конце, у стены, занимали дотлевавшие человеческие останки, все как один в металлических ошейниках, цепями прикованные к стене. Их частично загораживали столы, на которых под кусками материи лежало еще что-то.

Папус шагнула вперед и один за другим стала открывать лежащие на столах предметы.

–  Бором клянусь!.. – раздался шепот у нее за спиной.

Металлические контейнеры, поблескивавшие при свете ее факела, были заполнены плотью. Кое-где из нее торчали осколки костей и множество металлических инструментов, вероятно реликвий. Потрясенная, она переводила взгляд с одного контейнера на другой.

–  Черт, оно шевелится! – вскрикнула она, ткнув факелом в один из комков плоти.

Когда к столу подошли другие люди с факелами, то все ясно увидели, что скопление плоти поднимается и опускается, словно дышит спящий зверь. Вдруг кусок мяса повернулся, точно во сне, и все, еле дыша от отвращения, но не в силах оторвать от него глаз, как завороженные, увидели на его обратной стороне кое-какие человеческие органы. Стон омерзения потряс их ряды. Похожее на рот отверстие приоткрылось и со свистом закрылось, будто в агонии. Под клочком прозрачного, странно трепещущего эпидермиса периодически вскипала и снова утекала куда-то кровь.

Сзади кого-то начало рвать.

Чем, во имя богов, занимался здесь Дартун? Столь отвратительные вещи должны признаваться аморальными в любые времена в любом обществе.

–  Что вы обо всем этом думаете, гиджа? – спросила молоденькая девушка из ее ордена. Хрупкие черты ее узкого личика выражали беспомощный страх и смятение.

–  Это, очевидно, какая-то форма жизни, но я пока не знаю, какая именно. Интересно было бы взглянуть, признáют в ней банши нечто живое или нет.

Все комментировали увиденное, выдвигали теории и тут же отбрасывали их. Ясно было одно: Дартун работал над каким-то жутким проектом. Он совсем обезумел.

–  Я хочу, чтобы здесь постоянно дежурили по меньшей мере двое членов нашего ордена, – начала отдавать приказы Папус, вглядываясь в ближайшую кучку плоти. – Мы будем изучать реликвии, которые он использует. Я хочу знать все, что здесь происходит, я хочу знать, что затеял этот ублюдок.

Глубоко задумавшись, она пошла по коридору к выходу. Временами, чувствуя себя плохо, она прислонялась к стене и ждала, пока не перестанет кружиться голова, в которой непрерывно билась лишь одна мысль: «Между жизнью и смертью не такая уж большая разница».

Если Дартун научился создавать искусственную жизнь, то существование империи под угрозой. Ради общего блага надо запретить культистам монополизировать право на подобное знание.

Его надо немедленно остановить.

На следующий вечер поступил приказ Папус: захваченных в плен адептов ордена Равноденствия пытать. Их, лишенных всех реликвий, заковали в кандалы и заперли в подвалах Балмакары. Папус сумела убедить советников предоставить ей самых искусных палачей для пыток заключенных. Инквизиция с радостью по-шла ей навстречу, предвкушая новое знание.