Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принять собственное отчаяние означает почувствовать его и выразить данное чувство в рыданиях и словах. Плач представляет собой «выступление» тела с заявлением; слова исходят от разума. Если эти два проявления надлежащим образом совмещаются, то они способствуют интеграции тела и разума, что облегчает чувство вины и споспешествует свободе. При этом важны правильные слова. Ключевой является фраза «Нет никакого толку». «Нет никакого толку стараться; мне никогда не завоевать твоей любви» – вот формулировка, выражающая понимание того, что отчаяние представляет собой результат прошлого опыта. Однако большинство пациентов проецируют свое отчаяние в будущее. Когда они впервые ощущают собственное отчаяние, то часто это выражается примерно такими словами: «У меня никогда не будет того, кто бы полюбил меня» или «Мне никогда не найти себе пару». Они не понимают, что человек не может найти для себя любовь, как бы упорно он ни искал, и что чем больше в человеке отчаяния, тем меньше шансов, что другой человек откликнется на его зов положительными чувствами. Истинная любовь – это возбуждение, ощущаемое человеком в предвкушении того наслаждения и радости, которые ему предстоит испытать в результате близости и контакта с другим человеком. Мы любим тех, с кем нам хорошо; мы избегаем тех, чье присутствие болезненно для нас.
Проблема Алисы состояла в том, что она боялась своего отчаяния, поскольку на глубинном уровне оно было для нее связано со смертью. Почти всю свою жизнь она просуществовала на волосок от отчаяния, будучи слишком напуганной, чтобы ощутить его. Она походила на человека на морском берегу, который позволяет себе лишь чуть-чуть намочить ступни из страха оказаться сметенным и захлестнутым мощью океана. Это море представляет собой символ наших глубочайших чувств – печали, радости, сексуальности. Оно является источником жизни, и только капитулировав перед ним, человек может вести полнокровную жизнь. Глубоко погрузиться в собственное отчаяние – значит окунуться в недра собственного живота, который, будучи в данном случае представлением моря, также является источником и носителем жизни. Ни один взрослый человек не утонул в собственных слезах, хотя страх утонуть лежит в основе паники. Младенец, отрезанный от всякого любовного контакта, неизбежно погибнет; очень маленький ребенок в подобной ситуации тоже может умереть, поскольку его тело нуждается в постоянном контакте с матерью и в поддержке с ее стороны. Ребенок постарше, который из-за недостаточного внимания со стороны тех, кто должен его любить, оказался близок к смерти, но все-таки выжил, становится невротиком. Он будет существовать на грани отчаяния и паники на протяжении всей своей жизни, если только не сумеет избавиться от страха, повторно пережив давнюю детскую травму и обнаружив, что и теперь он не умрет от нее.
Необходимо понять, что хотя беседы и рассуждения по поводу страха смерти и необходимы для оказания пациенту помощи в понимании его проблемы, сами по себе они недостаточны для ликвидации страха. Говорить ребенку, что ему не надо бояться темноты, потому что там, в темном месте, никого нет, не всегда помогает, поскольку, хотя во мраке комнаты действительно нет никакого внушающего страх существа, оно все-таки имеется – во мраке бессознательного у ребенка. Проникнуть в собственное бессознательное – значит опустить все испытываемые чувства глубоко в живот с помощью глубокого дыхания. По мере продвижения дыхательной волны при выдыхании вниз, по направлению к тазу, человек в состоянии ощутить чувства, заблокированные в этой области. Можно почувствовать, что тебя не любили и что ты мог умереть, однако, испытывая от такого осознания печаль, человек может одновременно понять, что на самом деле он все-таки не умер. Для взрослого человека быть нелюбимым отнюдь не означает смертного приговора. Он может любить себя и капитулировать перед собственным Я. Зрелая пятидесятилетняя матрона, мать семерых детей, сказавшая мне: «Если никто не будет любить меня, то я умру», – являет собой пример патетической личности, которая боится жить в такой же степени, как и боится умереть.
Во время работы с Алисой я еще не понимал, насколько глубок в людях страх смерти, так что, хотя я и мог оказать ей помощь применительно к невротическому аспекту ее проблемы, а именно: применительно к вечному стремлению достичь совершенства, – но он был не в силах помочь ей взглянуть в лицо глубинному и определявшему ее состояние страху смерти, который как раз и порождал у нее неосуществимое побуждение стать идеалом. Алиса добилась в терапии со мной некоторого прогресса в плане понимания собственных проблем и появления у нее ощущения несколько бо́льшей внутренней силы, но я был неспособен подать ей руку помощи в том, чтобы прорваться к подлинным глубинам ее естества. Большинство терапевтов могло бы счесть такой исход общения с пациентом вполне удовлетворительным, но при отсутствии в естестве и теле пациента прочного фундамента всегда продолжает существовать опасность рецидива отчаяния, поскольку этот человек не в состоянии ощутить радость жизни. Конечно, нет и речи о том, чтобы в процессе терапии можно было систематически, что называется, в плановом порядке, добиваться прорывов и переломов, которые в конечном итоге позволят пациенту избавиться от сидящего в нем страха смерти, а также отчаяния. Но я верю, что для терапевта весьма важно понимать глубину отчаяния у обитателей современного мира, а также иметь в своем арсенале нужные средства и нужную степень понимания, которые позволят справиться с этим скверным чувством. Описываемый далее клинический случай проиллюстрирует принцип, применяемый мною для преодоления указанной проблемы.
Каждый пациент нуждается в прорыве сквозь барьер, создаваемый страхом смерти, и Нэнси смогла прорваться через него. Это была пятидесятилетняя женщина с личностью пограничного типа. На протяжении всей своей жизни она испытывала