– Нет, этого не может быть, – в ужасе от того, что сделал, прошептал Овчаренко. – Вы не должны так думать! Аня…

– Думаю, сейчас вам лучше помолчать, – предостерег его Гуров. – Все, что вы сейчас скажете, может быть использовано как против вас, так и против Анны.

– Послушайте, я не это имел в виду, – сделал попытку исправить положение Тарас. – Аня все время была со мной. Когда, вы говорите, убили Плотарева? Четвертого января? Так и есть, мы с ней дома были, сосиски на костре жарили.

– И свидетели есть? – вклинился в разговор Крячко.

– Я свидетель! – с вызовом выкрикнул Тарас. – Какого еще свидетеля вам надо?

– Вы не свидетель, – с расстановкой произнес Лев. – Вы либо соучастник, либо преступник. Так что воспользуйтесь моим советом и заткнитесь уже, наконец!

– Что ты творишь, Лева? – разозлился Крячко. – Он же нам сейчас весь расклад даст.

– Мы закончили, – внезапно проговорил Гуров и нажал тревожную кнопку.

– Как это – закончили? – в один голос завопили Овчаренко и Крячко.

– Я должен вам все объяснить, – настаивал Овчаренко.

– Он должен все рассказать, – твердил Крячко.

В допросную вошел конвойный и вопросительно посмотрел на Гурова.

– Уведите задержанного, – устало приказал Лев и повторил: – Мы закончили.

Овчаренко еще что-то кричал, рвался обратно в допросную, но Гуров его уже не слышал. Он уперся взглядом в засаленную множеством рукавов столешницу и молчал. В голове его звенели слова Захарченко, переданные Сергеем Бабукиным: «Хочу одним махом все ошибки молодости исправить». Почему он не обратил на них внимание? Почему не проверил выписку из больницы Анны Шляхтиной? Почему не удосужился узнать, что стало с ее ребенком? Почему поверил глазам, а не голым фактам? Почему? Почему? Почему?

– Лева, с тобой все в порядке? – словно издалека услышал он голос друга.

– Опрофанился я, Стас, крупно облажался, – прошептал Гуров. – И исправить эти ошибки мне уже не удастся.

– Брось, друг, со всяким может случиться. – Крячко неловко похлопал его по плечу. – Я ведь тоже облажался. Не ты один.

– От этого не легче, – вздохнул Лев, затем стряхнул с себя оцепенение и более уверенным голосом добавил: – Пойдем отсюда. Думаю, ты знаешь, каким должен быть следующий шаг.

– Она догадалась, я уверен.

– Да откуда? Ты же ей ничего практически не сказал. Наоборот, заявил, что подозреваешь Тараса. Она-то знает, что он непричастен к убийствам, и думает, что его отпустят. Помурыжат пару-тройку дней и отпустят.

– Нет, она догадалась. Я практически открытым текстом сказал, что расследование ее тоже коснется.

Разговор происходил перед кабинетом генерала Орлова. Гуров стоял, прислонившись к стене, и с понурым видом изучал собственные ботинки. Крячко бегал вокруг него, не в силах устоять на месте, и пытался подбодрить. Но им обоим было понятно: дело они провалили. Так облажаться могли новички, желторотые оперишки, только-только вышедшие из-за парты, но не они, матерые опера, которым поручали самые трудные дела. Как это случилось, ни тот ни другой не могли объяснить. Может, на Гурова так подействовал вид немолодой женщины в инвалидном кресле, которой по жизни довелось хлебнуть лиха. А может, стечение обстоятельств не позволило отработать информацию до конца. Впрочем, задним умом все крепки. Люди вообще склонны к запоздалым суждениям.

Из приемной генерала выглянула секретарша Верочка. Она старалась не смотреть в глаза полковникам, и это задело Крячко даже больше, чем то, что предстояло выслушать от генерала. Тихим голосом, каким говорят в приемной врача, Верочка объявила, что генерал ждет, и тут же скрылась за дверью. Ей наверняка тоже «досталось на орехи». Такова уж работа секретарши. Она всегда под рукой и первой принимает на себя гнев начальства. Войдя в приемную, Гуров похлопал Верочку по влажной от слез ладони.

– Не переживай, красавица, мы все исправим, – пообещал он.

Верочка подняла на полковника заплаканные глаза. Из уст Гурова слово «красавица» звучало странно. Если бы это сказал Стас Крячко, она бы и внимания не обратила, но Гуров…

– Обо мне не беспокойтесь, – прошептала Верочка. – Главное, не перечьте ему.

– Обещаю, – кивнул Лев и скрылся в кабинете начальника.

Генерал Орлов мерил кабинет аршинными шагами и буквально метал громы и молнии. Ноздри его раздувались, точно меха у доменной печи, глаза метали искры, волосы на руках встали дыбом. Пожалуй, таким разъяренным Гуров видел своего друга и начальника впервые. Впрочем, и повод к подобному гневу появился в первый раз за долгую карьеру Гурова.

– Как??? Как, скажите мне, головешки безмозглые, вы могли пропустить такой вопиющий факт? По какой причине не выяснили всех обстоятельств жизни Анны Шляхтиной?

Гуров и Крячко предусмотрительно молчали, склонив головы, чтобы ненароком не встретиться взглядом с генералом. Тот продолжал носиться по кабинету и кричать что есть мочи:

– Пропустить такой очевидный факт! Это же уму непостижимо! Предположить, что женщина, сидящая в инвалидной коляске, потеряла ноги, и не удосужиться свериться с амбулаторной картой. А ребенок? Неужели ни один из вас не додумался получить выписку из больницы, где фиксируют факт смерти плода или его рождение? Хорошо еще, хоть брат ее не воскрес. Вот бы был номер! За Галиной Кнак, неизвестной дамочкой, знакомой по переписке, чуть в Архангельск не помчались, а у себя под носом такое пропустили!

Внезапно Орлов остановился на полном ходу и схватился за грудь. Лицо его при этом скривилось, как от сильной боли. Гуров подскочил к генералу, подхватил его под локоть. Тот раздраженно стряхнул руку, в сердцах замахнулся, но вовремя остановил кулак и посеревшими от боли губами прошептал:

– Не трогай меня! Без твоих прикосновений тошно.

– Успокойся, Петя, ты себя до инфаркта доведешь, – негромко, так, чтобы в приемной не было слышно, проговорил Лев. – Смотри, как посерел. Стас, налей воды.

Крячко метнулся к графину с водой, наполнил стакан и поднес к губам генерала.

– И правда, Петр Николаевич, не стоит запал на нас тратить, – миролюбивым тоном заговорил он. – Мы с Гуровым и сами все понимаем. Подвели мы и тебя, и себя.

– Подвели? Нет, Стас, вы не подвели. Вы опозорили, – без недавнего пыла произнес Орлов. – Подай стул, я сяду.

– Может, в креслице? – засуетился Крячко. – Ты бы таблеточку выпил, Петя, не хотелось бы, чтобы и твоя смерть на душу камнем легла.

– Вот спасибо, друг! Умеешь ты утешить человека, – прокряхтел Орлов и вдруг расхохотался. Громко, от души.

Гуров и Крячко облегченно выдохнули. Гнева генерала они опасались, но еще больше боялись за его здоровье. Орлов был для них не просто начальником, но и давним другом. Дружба их была проверена и перепроверена годами, потому вид хватающегося за сердце генерала заставил их поволноваться куда сильнее, чем разнос по всей форме.