Нефть Баку быстро истощалась, но Советский Союз открыл новые нефтеносные регионы. В память о своем формативном опыте власти так и называли их – Второе Баку (Татарстан и Урал), Третье Баку (Западная Сибирь). После открытия нефти и газа в Западной Сибири добыча росла так быстро, что казалась неисчерпаемой. Как полагает российский историк нефти Мария Славкина, неожиданное обилие сибирской нефти позволило советскому руководству отложить и потом похоронить подготовленные планы хозяйственных реформ. Но закон уменьшающейся отдачи действовал и в социалистической стране. Поставки сибирской нефти с 1975-го по 1990-й почти не росли, а капиталовложения выросли вчетверо, количество скважин вдесятеро. Продуктивность сельского хозяйства падала еще быстрее. Не подпуская иностранцев ни к обработке полей, ни к добыче нефти, в 1982 году страна приняла Продовольственную программу. Масштабный обмен нефти на продовольствие поставил СССР в полную зависимость от Запада. Потом началось снижение цен на нефть. По историческим стандартам ресурсных империй оно было быстрым, но не очень большим: к примеру, цены на сахар в XVIII веке или на хлопок в начале XIX снижались много сильнее. От Норвегии до Венесуэлы другие нефтедобывающие страны выдержали кризис. Распался только СССР.

Приватизация нефтяных компаний, импортное оборудование и приглашенные специалисты решили проблемы, которые Госплан считал неодолимыми. Но добычу газа и всю систему трубопроводов государство оставило в своей собственности. Так подтвердился давний вывод Адама Смита: главная монополия принадлежит не производителям, а перевозчикам; от них идут и основные препятствия свободной торговле. Чем выше были цены, тем агрессивнее риторика и ниже – доверие к труду и знанию. Постепенно оказалось, что технологии и кадры необязательно производить на месте – все это можно купить за малую долю прибыли от продаж. Огромная машина знания – Академия наук, качественное образование в вузах и школах – оказалась ненужной. Потом верховное руководство ренационализировало самую большую нефтяную компанию Западной Сибири. За этим последовал застой индустрии, который поначалу компенсировали высокие цены на нефть.

Петрогосударство

Нефть давала сверхприбыль потому, что себестоимость добычи оставалась загадкой. Удаленность месторождений и режим секретности, свойственные нефтяному сектору, рождали финансовые потоки неслыханного масштаба. Все это было ново: в угольной и обрабатывающей промышленности себестоимость складывалась из зарплат, а их контролировали профсоюзы. Нефть была первым массовым ресурсом, в добыче которого царила власть экспертов, недоступная публичному контролю. Располагавшие неограниченными деньгами на исследования и развитие, геологи ХХ века открывали все новые запасы нефти и газа; рост разведанных запасов оставался секретом, но он был быстрее исчерпания старых запасов, поэтому главной проблемой нефтяников был избыток нефти, который мог обрушить цены. В 1930-м было открыто колоссальное месторождение в Восточном Техасе; цены на нефть резко упали, что внесло вклад в Великую депрессию. Это был урок: перепроизводство нефти стало главной проблемой американских компаний. Покупая концессии по всему миру от Венесуэлы до Кувейта, они не наращивали добычу, но сдерживали ее. В идеальном мире, который строили для себя нефтяные корпорации, рост мирового потребления должен был расти быстрее добычи. Так работал нефтяной стандарт, к которому переходил мир. На деле цены на нефть росли медленнее инфляции; тем больше надо было увеличивать продажи. Узким местом оказалось потребление. Целью энергетической машины стало подчинение потребления формальным законам неограниченного роста, одним из ее инструментов – неоклассическая экономика с ее моделями равновесия и сосредоточенностью на ценах.

Равновесие нарушалось войнами, но это была не беда: во время войн спрос на нефть неизменно рос. Но и в мирное время успехи были налицо. Автомобили вытеснили общественный транспорт. Моторы становились сильнее, водителей все больше, аксессуары все тяжелее, привычные дистанции между домом и работой все длиннее. В новом культе скорости, с которой теперь связывалась сама современность, воспроизводилась та же логика, которую когда-то освоили британские сахарозаводчики: переводя наркотическое удовольствие из области аристократического, показного потребления в общедоступное благо массового общества, они теряли на ценах, но выигрывали на прибылях.

Пройдя послевоенный период реконструкции, страны Западной Европы соревновались в темпах американизации, увеличивая потребление нефти; на это шли деньги Плана Маршалла, которые помогали Европе покупать ближневосточную нефть и американские конвейеры, с которых сходили пожиравшие нефть автомобили. Тимоти Митчелл видит здесь стратегический план по вытеснению угля – традиционной базы социал-демократии и переводу старого континента на нефть, которую контролировали американцы. Все же петрификация Европы не дошла до американских стандартов. Налог на бензин в Западной Европе остается вдвое или втрое выше американского; он дает около 10 % бюджета западноевропейских государств. Европейский образ жизни предполагает общественный – часто электрический – транспорт, маленькие экономичные машины, пешеходные зоны в городских центрах и обильные парки на окраинах, а теперь и велосипеды с самокатами. Всего этого не хватает в американских городах, которые построены для автомобиля. При этом Европейский союз, как и США, тратит десятки миллиардов в год на фермерские субсидии, финансируя энергоемкое скотоводство, которое загрязняет небо и землю.

В 1970-х экономист Морис Эделман подсчитал, что стоимость добычи каждого барреля ближневосточной нефти была ниже 10 центов, а прибыли – около доллара с каждого барреля; потом эти цифры увеличивались с инфляцией, но их соотношения мало менялись. Только монополия или ее новая межгосударственная форма – картель были способны поддерживать высокие цены на массовом рынке. Контролируя две трети мировых запасов, ОПЕК стала координировать размеры добычи и ее цены. Нефтеносные пустыни и доступ танкеров в Персидский залив были постоянной темой холодной войны. В августе 1990 года Ирак оккупировал Кувейт; держа под угрозой Саудовскую Аравию, он мог контролировать половину мировых резервов нефти. Разрушив эти планы военной силой, США начали политику диверсификации; ее целью было ослабить роль Ближнего Востока и ОПЕК в контроле рынка. В 1998-м ведущие американские экономисты построили модель торгового баланса, которая учитывала колебания нефтяных цен как независимую переменную. Поставки волатильны, а инфраструктура переработки – нефтеперегонные заводы, транспортные системы и многое другое – не способна реагировать на это с должной эластичностью. Из-за этого происходят ценовые шоки. В этой конструкции, всегда далекой от равновесия, все более возрастающую роль стали играть Саудовская Аравия и Россия, имеющие огромные запасы дешевой нефти. Нефть не всегда была связана с самыми консервативными режимами планеты; одно время первые по величине запасы принадлежали социалистической Венесуэле. Но авторитарному режиму легче аккумулировать запасы, сдерживая потребление собственного населения, особенно когда это население немногочисленно.

В разных формах ресурсного проклятия добыча ископаемого топлива тормозит политическое и экономическое развитие страны в сравнении с соседями. Куда девается рента, почему она не ускоряет развитие, отчего богатая нефтедобывающая страна не развивается быстрее бедной? В критическом исследовании Венесуэлы – образцовой страны, которую разорила нефть, – американский антрополог Фернандо Коронил ввел понятие петрогосударства. У такой страны, как у средневековых королей, два тела, физическое и сакральное; первое состоит из людей, второе из нефти. Оперируя обоими телами вперемешку, петрогосударство становится фокусником; это магическое государство. После открытия нефти слабое венесуэльское государство, получавшее доходы от кофе, нашло новую роль в посредничестве между нацией – народом и природой в их территориальном единстве – и иностранными корпорациями. Те получали сверхприбыль – в 1939 году Венесуэла стала крупнейшим в мире экспортером нефти. Став членом-учредителем ОПЕК, Венесуэла сумела значительно улучшить условия этой торговли. Государство получало прибыль, не делая ничего: американские корпорации бурили и вывозили нефть, арабские партнеры по ОПЕК определяли условия игры. Под будущие прибыли государство занимало еще большие деньги: умножая доходы от добычи, финансовый рост усугублял грядущие кризисы. Опираясь на деньги, петрогосударство обещало преобразовать страну – сделать ее богатой и современной, построить заводы и открыть университеты. Все это не случилось: стройки оставались незаконченными, дипломы фиктивными. Государственные расходы сказочно росли, но элита оказалась неспособной к делам управления. Экономические эксперименты венесуэльского руководства привели к падению добычи, гиперинфляции и коллапсу; подобное раньше случилось и с другим социалистическим петрогосударством – СССР. Урок истории в том, что если элиты имеют сырьевые доходы, они не могут создать обществ благосостояния.