— Так ты знала. Почему же мне не рассказала?

Герда помолчала, потом ответила:

— Решила, что тебя это не остановит, а еще, что все это так…

— Противно?

— Огорчительно. И предпочла не углубляться. Она призналась тебе?

— Да. Она не была с ним знакома… уборщица в доме.

— По-своему находчивая женщина из простонародья.

— Кажется, ты проявила такую же находчивость.

— Будешь ли ты счастлив с ней — вот что меня волнует.

— А когда я был счастлив, мама?

— Не говори глупостей, Генри.

— Счастье не явится по твоему желанию. С ним нужно родиться, а мне не повезло.

— Зачем ты хочешь жениться на ней?

— Разве человек может это сказать? Так уж жизнь устроена. Я не из тех везунчиков, что принимают блестящие решения, которые оказываются абсолютно верными. Вероятно, почувствовать ответственность за судьбу Стефани меня заставило исключительно самомнение. Конечно, тут имели место и многие иллюзии, да, наверное, они есть у меня и сейчас, ну и, разумеется, свою роль сыграл Сэнди. Я ничего не имею против того, что она солгала, тут есть даже нечто героическое. Она так слаба и тем не менее боролась с тем, как сложилась ее жизнь, с невезением. В ней есть странное очарование, тебе, знаю, его не увидеть. А может, дело в том, что она ужасно трогательная и я жалею ее… она зацепила меня, а прежде со мной такого никогда не случалось. Я впервые в жизни испытал серьезное чувство, а поскольку я — это я, то не имею представления, как или почему это произошло. Понимаю, что в чем-то заблуждаюсь относительно нее, но я люблю ее, наверное, так, как ее любит Бог. Возможно, я обманулся в этом, обманываю себя, что вижу ее, как ее видит Бог, люблю, как ее любит Бог. Нет, ну, разумеется, я не имею в виду действительно Бога. Просто хочу сказать, что вижу все ее недостатки, но так уж вышло, а я фаталист.

— Я очень надеялась, что ты женишься на Колетте, — сказала Герда, перекусила нитку и аккуратно воткнула иголку в подушечку в своей розовой рабочей шкатулке.

— А, Колетта. Знаешь, она сама заявила, что хочет выйти за меня. Должно быть, пришло время подумать о замужестве.

— И ты отверг ее.

— Да. Не мог… понять ее…

Генри сосредоточенно ворошил носком ботинка теплую золу.

— Но теперь можешь?

— Не знаю. Потом она забрала свои слова обратно, она не влюблена в меня. В любом случае она еще ребенок, школьница. Нет, Колетта не моя судьба.

— Почему ты считаешь, что тебе не повезло родиться счастливым? — помолчав, спросила Герда. Она непринужденно сидела, сложив руки на коленях, и наблюдала, как Генри просовывает ногу назад через каминную решетку.

— Потому что вы с отцом украли у меня счастье, когда я был ребенком.

— Значит, ты полагаешь, что до этого был счастлив? Может, в утробе?

— Ты остроумна, мама. Возможно, и так. Но развивающийся ум стал моим роком. Прежде чем мне исполнилось шесть, во мне убили уверенность в себе. Все словно объединились, чтобы унижать меня. Сэнди тиранил меня, отец притеснял, насмехался и осуждал. Он издевался надо мной и подстрекал тебя и Сэнди издеваться. Ты должна была защищать меня. Пусть ты предпочитала мне Сэнди, но могла бы осадить отца, не давать ему уничтожать меня. Ты этого не сделала… ты была его союзницей и помощницей. Поскольку нас приучали все терпеть молча и стоически, ты, может, не представляла, как я страдал в детстве, что моя воля была абсолютно сломлена. Что бы я ни задумывал, даже какой-нибудь пустяк, отец всегда был против, выставлял это ничтожным, смехотворным и никчемным. Вы вели войну против меня. Все детство я скрывал свои страдания, свои слезы. Неудивительно, что с тех пор мне никогда ничего не хотелось, кроме как сбежать и спрятаться.

— Ты, конечно, несправедлив, — выговорила Герда, неподвижно сидя, сложив руки на коленях.

— Хорошо, это только мое впечатление от детства. Но люди несут ответственность за впечатление, которое оставляют у детей.

— По-моему, ты часто бывал счастлив.

— О'кей. Не будем больше об этом.

— Твой отец был человек раздражительный и упрямый.

— Тиран. Да.

— Да.

Генри стряхнул золу с ботинка и взглянул на мать.

— Ты обвиняешь меня в том, что я была его союзницей, — сказала Герда, — Возможно, мне следовало бороться, но это обошлось бы слишком дорого. Я была вынуждена покориться. Конечно, со временем он подчинил меня, забрал надо мной власть. Приходилось уделять внимание ему, а не тебе. Я любила его и старалась делать все, чтобы он был счастлив, а с ним и я. Это было нелегко, даже, пожалуй, невозможно. Я пожертвовала своей волей и думала, что у меня не осталось ни воли, ни вообще ничего, чем можно было пожертвовать, но он всегда требовал чего-то еще, что мне трудно было ему дать. Он любил меня, и это было одним из путей к благополучному браку. Я была не в состоянии заниматься одновременно им и тобой. С Сэнди трудностей не возникало, думаю, он вроде как понимал мое положение, да и вообще имел независимый характер. Я надеялась, что и ты будешь таким. Но нет. Ты нуждался во внимании, а потом в тебе появилась ужасная враждебность. А враждебность ребенка тоже способна заставить страдать. Я не могла помочь тебе, я сама вела бой, сама глотала слезы. Отчасти мне просто не хватало сил. Мне нравился Люций, потому что он был такой нескладный, чувствительный и деликатный. А потом, когда Бёрк умер, Люций оказался никуда не годен, не проявил достаточного желания, во всяком случае, не был достаточно настойчив. Мы с ним не оправдали ожиданий друг друга, потому что у меня больше не было воли добиваться счастья, я потеряла ключ к нему. Мне бы следовало взять на себя инициативу, но силы мои иссякли, и я бесчувственно стояла и ждала, чтобы Люций проявил решительность. А теперь у меня даже этого не осталось. При моем попустительстве он стал человеком зависимым, нелепым, жалким бездельником. Превратила его чуть ли не в своего раба за то, что он не оправдал моих надежд. Один Сэнди придавал какой-то смысл моей жизни, доставлял радость, но с Сэнди я никогда не разговаривала. Не находила с ним общего языка. Не рассказывала того, что только что рассказала тебе. Ни разу не приласкала и не поцеловала с тех пор, как ему исполнилось двенадцать.

Голос Герды звучал ровно и спокойно, и только напряженная неподвижность выдавала ее волнение.

Генри, который слушал, затаив дыхание, вздохнул с присвистом:

— Ну, мама, у тебя и самообладание! В конце концов, мы, наверное, немного похожи. Кстати… надеюсь, ты не считаешь, что я продаю имение из одной мести тебе.

— Не из одной мести. Тут многое примешано. Ты вообще путаник. Мне не нравится ни то, что ты делаешь, ни как делаешь. Хотя, возможно, однажды, когда я буду жить в Диммерстоуне, я почувствую, что благодарна тебе.

— Да-а… ты… что ж… спасибо…