– Какое же это озеро? Так себе, пруд, – сказал он.

– Не важно. Ты же сам говорил, что мир можно поджечь одним коробком спичек ценою в пенни. Сойдет и это. Главное, вода. Теперь надо произнести последнее слово: «Тогда сэр Бедивер легко поднял меч и пошел к берегу, и там он обернул перевязь вокруг рукояти и…» – Редж запнулся. – Артур говорил о богатырском мече, а ты посмотри на этот, – он выпростал оружие из грязного фартука, – посмотри на этого жалкого ржавого ублюдка. Пора с этим кончать. – Но Редж все еще колебался, зато Дэн был настроен решительно.

– Верно, – сказал он, раскрыв саквояж, выудил из старого армейского тряпья кусок желтого металла и, размахнувшись, кинул его в воду метров на двадцать от берега. Самородок сразу пошел ко дну, как свинец, как золото.

Редж, оторопев, лишился дара речи.

– Ради всего святого, а его-то за что? – промолвил он после долгой паузы.

– Издевательство все это да еще чертовски тяжелая штука. – Дэн был в ярости. – Если это деньги, мне их не надо. Да и не деньги это вовсе. Он все только собирается превратиться в деньги, но почему-то не превращается. Так и подохнугь можно, не дождавшись этих денег. А мне что же, так и таскаться с ним, пока он не станет деньгами? Она хотела, чтоб мы хранили его и лелеяли. А мне он не нужен, к дьяволу его.

Пока Редж приходил в чувство, запели птицы.

– Мы всегда тебя недооценивали, Дэн, – сказал он наконец.

– Гляди-ка, – радостно закричал Дэн, – видел, как рыба плеснула? Эх, жаль, я удочку свою не взял, а то бы сейчас славно позавтракали. Ладно, – сказал он строго, будто отдавая приказ, – теперь ты давай бросай. А потом пойдем к поезду.

Редж ухватил Каледвелч за середину клинка и, размахнувшись, бросил. Каледвелч трижды перевернулся в воздухе и, упав плашмя на воду, легко пошел ко дну.

– Господи, – ахнул Дэн, – ты слышал крик?

– Ничего я не слышал. Ничего похожего. Блеснул, как селедка, и просвистел на валлийский манер. Никаких чудес. Последним волшебником на этой земле был Мерлин. Пошли на станцию, в Манчестер пора.

Попыхивая трубками, мы прогуливались среди созревших апельсинов и мандаринов, аромат которых Реджу был недоступен.

– Так, значит, не появилась из воды рука феи озера в венецианской парче и чуда не случилось? – спросил я.

– Девушка в белом бросилась в озеро от неразделенной любви, и рука ее в последний раз показалась из воды, но ухватиться было не за что, – припомнил Редж старую сказку, – и тогда ветер пригнул к воде ветви осины. Нет, чуда не случилось. Просто канул в воду. Поканал. Аминь. Consummatum est.[76]

– Жалкое отмщение за несметные убийства.

– Доктор был прав. Прошлому отомстить невозможно. Закон здесь не помощник. Правосудие бессильно. Наказание не соответствует преступлению. Между ними – вечность. Лета – вот река прощения.

– К чему это ты?

– Мне нужно было сердцем, всем своим существом прикоснуться к романтическому прошлому, чтобы понять, что это всего лишь железо, ржавое железо. Теперь я должен научиться жить в сегодняшнем мире.

– Вот он перед тобой, сегодняшний мир. – Я не стал добавлять, что и этому миру от прошлого не уйти. – «Здесь вечный бой», – процитировал я кого-то вслед канонаде, доносившейся с учебного стрельбища. – Видел заметку в «Джерузалем пост» про валлийских националистов?

– Да, видел. Идиоты! Собирались похитить новорожденного принца Чарльза. Но здесь-то все серьезно. А ты действительно решил уехать?

– Нельзя же без конца воевать. Тебе, Редж, мирная передышка тоже не повредит. Ты хладнокровно убил врага, стал свидетелем величайшего злодеяния, ты коснулся десницы короля, которого никогда не существовало, и торговал пивом, ты зачал еврейского ребенка. Чего ты еще хочешь от жизни?

Он пожал плечами. Не знал, что ответить. Мне казалось, то, чего он действительно желал, носило характер отрицания: не жить в этом столетии. Или жить вне времени, как мы все этого хотели. Я, например, собирался учить студентов в Манчестере, сменив военный мундир на мантию профессора. Римские развалины, среди которых мы бродили, напоминали о величайших несправедливостях и о невозможности восстановить справедливость в пашем мире. А в цитрусовых рощах, независимо от законов Моисея, поспевали душистые плоды. Жаль только, что Редж не чувствовал их запаха.

Лугано, июль 1987 года