Мирина вернулась в имение после наступления темноты. Она никогда так остро не ощущала все вокруг: открытые настежь двери и окна, из которых лилось знакомое тепло, и нестройный хор веселых голосов…

Войдя через калитку в сад, Мирина увидела, что все хлопочут, накрывая стол к ужину, смеясь просто так, без причины, и вдруг все показалось ей не имеющим значения, она внезапно ощутила себя чужачкой, незаконно вторгшейся сюда, женщиной, надевшей украденное платье, только чтобы ее впустили внутрь.

До этого момента Мирине и в голову не приходило то, насколько она научилась не обращать внимания на собственные желания – желания, которые некогда были совсем простыми, но постепенно лишились простоты. Год назад, когда они с Лилли вместе брели через пустыню, Мирине хотелось только одного: оказаться вот в таком месте и сесть ужинать вместе с подругами. А когда она покинула храм богини Луны, чтобы отправиться на поиски похищенных сестер, она наверняка бы упала на колени, благодаря богов, если бы узнала, что однажды, очень скоро, все они – кроме одной – снова будут жить в счастливом уединении, в имении у моря, в окружении добрых людей и плодородных земель.

Но когда цель была достигнута и сестры оказались в безопасности, ее собственные желания были отброшены, как нечто неважное и ненужное, – так бросают веревку, с помощью которой поднимали тяжелые камни. И она пала жертвой того же зла, которое завладевает каждым великим архитектором: когда он заканчивает строительство здания, он не может просто поселиться в нем, наслаждаясь плодами своего труда, но должен сразу начать создавать планы следующего строения, а потом следующего… Пока наконец не усядется в тень под деревьями рядом с другими стариками и его жизнь не превратится в непрестанное воображаемое строительство, на которое у него уже просто не останется жизненного срока.

А может, она была несправедлива к себе? Ведь случались моменты, когда Мирина искренне наслаждалась трудом в имении и компанией новых подруг, так же, как она, любящих охоту. И Лилли как будто была счастлива здесь. Да, верно, по ночам девушку продолжали мучить кошмары, но днем она была веселой и с удовольствием кормила кошек и уток. Госпожа Отрера специально заботилась о том, чтобы те из ее дочерей, которые не могли участвовать в основных работах по причине тех или иных увечий, а таких девушек было несколько, никогда не имели недостатка в занятиях, никогда не оставались лишенными некой ответственности, возложенной именно на них. И Лилли сумела добиться того, что стала буквально незаменимой в некоторых делах на кухне, и охраняла свои новые владения со все растущим чувством собственника.

– Мне и подумать страшно о том, – сказала она Мирине уже через несколько недель после того, как они очутились в этом месте, – что они ели до того, как мы пришли. Поможешь мне разобраться в этой кладовой? Похоже, тут никого не заботят подобные вещи.

Мирина согласилась участвовать в затее сестры. Они вместе отчистили и отмыли кладовую и погреб, находя остатки разных запасов, пробуя и сплевывая… Но что было куда важнее, они могли там поговорить о своих надеждах на будущее. К закату того дня, когда в кладовой все было приведено в полный порядок, Мирина преисполнилась уверенности, что они обе в равной степени рады новой жизни и ничего лучшего не желают.

Но потом вернулся Парис. И с его приходом волна чувств и стремлений нахлынула на Мирину, не оставляя ее в покое ни на минуту, постоянно тревожа ее, независимо от того, сколько раз она окуналась в пруд за сараем, стремясь избавиться от беспокойства.

И в этот вечер, садясь ужинать, Мирина почти физически ощущала, как в открытые окна вливается он – зов Трои. Мирина не раз слышала описания этого величественного города, окруженного гордыми стенами и башнями, но в этот вечер Троя словно приобрела для нее некое особое сияние; это был дом человека, который сумел изменить ее отношение к действительности, чья близость оказалась столь захватывающей, что Мирина ни о чем другом и думать не могла.

Не слыша обычной кухонной болтовни, после ужина Мирина принялась ставить мышеловки. Возможно, это было и не самое благородное из занятий, но Мирина находила странное удовлетворение в том, что старалась устроить все так, чтобы жертвы страдали как можно меньше. И она так погрузилась в налаживание своих хитроумных приспособлений, что не заметила присутствия госпожи Отреры, пока та не коснулась рукой ее головы и не сказала:

– А я-то все гадала, почему меня больше не тревожит писк умирающих мышей! Только и слышно что щелчок, и потом тишина.

– Если бы только, – пробормотала Мирина, старательно завязывая очередной узел, – можно было бы так же легко справиться и с человеческим сердцем…

– Идем. – Отрера жестом велела Мирине подняться. – Давай прогуляемся. Вечер такой тихий.

Мирина сразу поняла, в чем был смысл этого приглашения. Всевидящая мать этого дома наверняка догадывалась о тайных поездках Мирины на берег. Корабль троянцев стоял в гавани целых три недели, но Парис лишь однажды пришел на ужин. Почему? Что ему приходилось скрывать?

Приготовившись услышать выговор, вполне заслуженный, Мирина последовала за Отрерой через огород к лугу, лежавшему за их домом. Здесь, купаясь в лучах поднимавшейся луны и бросая искривленную тень на дикие злаки, стояло Дерево Колокольчиков – древний ясень, на ветвях которого висели маленькие колокольчики и бубенчики. Никто до сих пор не объяснил Мирине, в чем смысл этого дерева и его жалобного звона, но она и сама давно уже догадывалась, что оно служило стражем умерших, чей прах, как предполагала Мирина, был захоронен в земле рядом с ним.

Озадаченная тем, что они пришли именно сюда, Мирина остановилась рядом с Отрерой, ожидая, пока та заговорит. Она боялась, что речь пойдет о грехах и наказании, и была уже готова защищать и доказывать свою невиновность, но тут госпожа Отрера протянула вперед руку и погладила кору дерева:

– Тебе не довелось встретиться с Сисирбой. Она была лучшей из всех дочерей, что были у меня. Никогда не нарушала правил, никогда не отказывалась от работы. Была отличной наездницей. Но ее убила лихорадка еще до того, как она стала взрослой. И Баркида… – Отрера немного помолчала, справляясь с волнением. – Она упала с лошади и сломала себе шею. Она и многие другие умерли слишком молодыми. Так что, как видишь, судьба не всегда благосклонна к лучшим. И все, что мы можем, – это быть честными с самими собой и надеяться на лучшее. Расцветающая жизнь, лишенная счастья, быстро оборванная несправедливой смертью… Да, это величайшая из трагедий.

Некоторое время они стояли молча, глядя вверх, на притихшие колокольчики. Потом Мирина, так и не поняв, к чему госпожа Отрера сказала все это, осторожно спросила:

– Так вы говорите, что мне следует… быть счастливой?

Отрера подобрала подол юбки и прошла по узкой тропинке к каменной скамье, стоявшей на верху обширного склона над конскими загонами.

– Кто я такая, чтобы гадать о том, что именно приготовила тебе судьба? – сказала она, садясь на скамью. – Я просто говорю о том, что таится в моем сердце. – Госпожа Отрера похлопала по скамье, приглашая Мирину сесть рядом. – Сядь, позволь мне рассказать тебе о человеке, которого я любила.