Он повернулся к Элене, его охватывало отчаяние.

— Мне не хочется рассказывать о том, что я вижу, — пробормотала она, опуская глаза. — Они меня слишком пугают. Но это не то, что видишь ты, Баэрд. Поверь мне. Поверь нам. Ты можешь видеть Иных в обличье ненавистных тебе врагов, но это не битва из дневного мира.

Он яростно покачал головой, отметая ее доводы. Кровь кипела в его жилах, он чувствовал небывалый подъем. Иные приближались, сотни Иных стекали с холмов.

— Я всегда сражаюсь в одной и той же битве, — ответил ей Баэрд. Ей и двум мужчинам. — Всю мою жизнь. И я знаю, что вижу. Могу вам сказать, что мне сейчас пятнадцать лет, не четырнадцать, не то я не смог бы оказаться здесь. Мне бы не позволили. — Внезапно ему пришла в голову мысль. — Скажите, к западу от нас протекает река, там, куда они сейчас спускаются?

— Да, — ответил Донар. — Ты хочешь сражаться там?

По жилам Баэрда теперь струилось красное, яростное ликование, дикое и неуправляемое.

— Хочу, — ответил он. — О да, хочу. Маттио, где мы найдем оружие?

— Там. — Маттио показал рукой на юго-восток, на небольшое поле неподалеку, где росли высокие колосья пшеницы, бросая вызов времени года.

— Пойдем. Они уже скоро доберутся до твоей реки.

Баэрд не ответил. Он молча пошел за Маттио. Элена и Донар шли за ними. Другие мужчины и женщины уже стояли на этом поле, и Баэрд видел, что они наклоняются и срывают колосья, которые станут их оружием в эту ночь. Это было жутко, невероятно, но он уже начал правильно оценивать это место, понимать действующие здесь чары, и частица его сознания, работающая вне суровой логики дня, понимала, что высокий желтый колос, такой хрупкий, был единственно возможным оружием сегодня ночью. Они будут сражаться за поля с колосьями в руках.

Он вместе с остальными шагнул на поле, осторожно выбирая, куда ступить, нагнулся и ухватился за стебель. Стебель легко, даже охотно, отделился и остался у него в руке в эту зеленую ночь. Баэрд снова вышел на вспаханную землю, взвесил колос в руке, осторожно взмахнул им и увидел, что стебель уже застыл, словно кованый клинок. Он с острым свистом вспарывал воздух. Баэрд провел по нему пальцем, и на коже выступила кровь. Стебель стал острее, чем любой из мечей, которыми ему доводилось сражаться, и удобно лег в руку, у него было много лезвий, как у сказочных клинков Квилеи много столетий назад.

Баэрд посмотрел на запад. Игратяне спускались с ближайшего холма. Он видел блеск их оружия в лунном свете. Это не сон, сказал себе Баэрд. Не сон.

Рядом с ним стоял Донар, суровый и непоколебимый. Маттио стоял за ними, на его лице читался страстный вызов. Мужчины и женщины собирались за их спинами и вокруг них, и у всех в руках были мечи из колосьев, и все выглядели одинаково: суровыми, решительными и бесстрашными.

— Пойдем? — спросил Донар, поворачиваясь к ним. — Пойдем и сразимся с ними за поля и за наш народ? Вы пойдете со мной на битву?

— За поля! — закричали Ночные Ходоки и подняли свои живые мечи к небу. То, что крикнул Баэрд бар Саэвар, прозвучало только в его сердце, не вслух, но он бросился вперед вместе со всеми, держа в руке колос, как длинный меч, и стал сражаться под бледно-зеленой луной этого заколдованного места.

Когда Иные, серые, чешуйчатые, слепые, кишащие личинками создания, погибали, то крови никогда не было. Элена понимала, почему это так, Донар много лет назад объяснил ей: кровь означала жизнь, а их ночные противники были врагами любой формы жизни, ее полной противоположностью. Когда они падали под ударами меча из колоса, из них ничего не вытекало, ничего не просачивалось в землю.

Их было так много. Их всегда было много, они кишели серой массой, стекающей вниз с холмов в реку, возле которой заняли позицию Донар, Маттио и Баэрд.

Элена приготовилась к сражению среди громкого, кипящего, зеленого хаоса этой ночи. Она боялась, но знала, что может справиться со страхом. Она помнила, как смертельно испугалась в своем первом бою, недоумевая, как она — она, которая едва могла поднять меч в дневном мире, — сможет сражаться против таких отвратительных созданий, похожих на кошмарный сон.

Но Донар и Верзар успокоили ее: здесь, в зеленой волшебной ночи, имели значение душа и сила духа, здесь мужество и страсть придавали форму и силы телам, в которых они оказались. Элена ощущала в себе подобную силу в ночь Поста, она становилась гораздо более гибкой и быстрой. Это тоже ее в первый раз испугало и пугало потом: под этой зеленой луной она могла убивать. Ей пришлось примириться с этой мыслью, приспособиться к ней. Им всем приходилось — в той или иной степени. Ни один из них не остался точно таким же, каким был под солнцем и двумя лунами у себя дома. Тело Донара в ночь сражения с каждым годом все больше приобретало прежний, давно утраченный облик.

Точно так же Баэрд явно вернулся в свое прошлое, гораздо дальше, чем можно было предполагать или ожидать. Он сказал — пятнадцать. Не четырнадцать, иначе ему бы не позволили участвовать. Этого она не понимала, но у нее не оставалось времени на разгадывание головоломки. Иные уже переходили через реку, они пытались выйти на берег, отвратительные создания, придуманные ее воображением.

Элена увернулась от сокрушительного удара боевого топора, нанесенного чудовищем, с которого текла вода, пока оно карабкалось на берег, приближаясь к ней, сжала зубы и нанесла смертельный удар сверху с точностью и силой, которую никогда в себе не подозревала. Почувствовала, как ее клинок, ее живой меч, с хрустом пробил чешуйчатую броню и погрузился в кишащую личинками плоть врага.

Она с усилием выдернула оружие, ей было ненавистно убийство, но еще больше она ненавидела Иных, неизмеримо больше. Элена обернулась и едва успела отразить другой удар сверху, потом отступила на шаг под натиском двух новых тварей с открытыми пастями, наступающих справа. Подняла меч в отчаянной попытке отразить их удары.

Внезапно перед ней остался только один из двух Иных. Потом ни одного.

Она опустила меч и посмотрела на Баэрда. На своего незнакомца с дороги, на обещание, которое дала ей эта ночь. Он мрачно улыбнулся ей, стоя над телами только что убитых им Иных. Он улыбнулся, он спас ей жизнь, но ничего не сказал ей. Повернулся и двинулся вперед, к берегу реки. Она смотрела ему вслед, видела, как его мальчишеское тело устремилось в самую гущу боя, и не знала, то ли поддаться приливу надежды, внушенной его мастерством убивать, то ли горевать из-за выражения его слишком юных глаз.

И снова на подобные мысли времени не было. Река теперь кипела и бурлила, взбаламученная телами Иных, входящих в нее. Крики боли, вопли ярости и гнева вспарывали зеленую ночь, словно клинки. Она увидела Донара южнее у берега. Он размахивал мечом, держа его двумя руками, и описывал им круги. Увидела рядом с ним Маттио, рубящего и колющего, прочно стоящего среди упавших тел, непоколебимого в своем мужестве. Вокруг нее Ночные Ходоки Чертандо бросались в кипящий котел битвы.

Элена видела, как упала одна женщина, потом вторая, зарубленная многочисленными тварями с запада. Тут она сама закричала, от ярости и отвращения, и бросилась обратно к краю воды, туда, где стояла Каренна, размахивая мечом, и кровь Элены — кровь, которая означала жизнь, и обещание жизни, — вскипела от желания прогнать их. Прогнать Иных сейчас, этой ночью, а потом опять, через год, и после этого, и снова и снова в каждую из ночей Поста, чтобы весенний сев принес плоды, чтобы земля смогла дать щедрый урожай осенью. В этом году, и в следующем, и еще через год.