Секретарем парткома мастерских был некто Ло Пэн, старый коммунист, бывший сотрудник министерства общественной безопасности, разжалованный еще в конце 1950-х годов во время борьбы с «правыми», по иронии судьбы возглавлявшейся, как мы помним, именно Дэн Сяопином. Добросердечный Ло, правда, зла не помнил и к Дэну относился неплохо. «Нам живется радостно», — писал Дэн в канцелярию ЦК274. (О своих делах, следуя распоряжению Мао, он обычно информировал заведующего канцелярией Ван Дунсина: с ноября 1969-го по апрель 1972 года он отправил ему семь писем и только дважды, 8 ноября 1971 года и 3 августа 1972 года, посмел обеспокоить «великого кормчего»275.)

Через пару дней после переезда Дэну и Чжо вновь разрешили видеться с детьми. Причем теперь дети могли приезжать к ним надолго — на два, а то и три месяца. К тому времени их дорогие чада, за исключением Пуфана, находились в сельских районах, где занимались крестьянским трудом. Дэн Линь работала в провинции Хэбэй, Дэн Нань и Маомао — в Шэньси, а Фэйфэй — в Шаньси. В 1969–1971 годах все они навестили родителей. В июне 1971 года Дэну удалось добиться для Пуфана, который по-прежнему очень страдал, перевода на жительство в «Особняк генерала». «Парализованные ноги брата усыхали, они всегда были холодны как лед», — вспоминает Маомао276.

А тем временем в большом мире происходили важные изменения. Осенью 1970 года в стране началась истеричная кампания критики Чэнь Бода, бывшего до того одним из ближайших к Мао людей. С августа 1966 года Чэнь входил в Постоянный комитет Политбюро, но неожиданно, после 2-го пленума ЦК девятого созыва (август — сентябрь 1970 года), проходившего в Лушани, его обвинили в «предательстве и шпионаже». Почему, Дэн понять не мог, но падение Чэня, одного из главных его врагов, не могло не радовать277. Через год, в сентябре 1971 — го, с политической арены исчез сам Линь Бяо. Куда он делся, Дэн долго не знал: коммунистам его мастерских, в том числе и ему с Чжо Линь, не говорили об этом вплоть до 6 ноября 1971 года. Услышав же наконец, что Линь вместе с женой и сыном пытался бежать в СССР, Дэн, конечно, был поражен. И новая массовая кампания — критика бывшего министра обороны, тоже объявленного теперь «предателем», убедила Дэна только в одном: сам «великий кормчий» наконец прозрел в отношении его старого недруга278. А это, разумеется, обрадовало, да и вселило большие надежды на скорые перемены в судьбе. «Законы Неба не могли допустить, чтобы Линь Бяо не погиб!» — говорил Дэн279.

Отложив в сторону все дела, он 8 ноября написал письмо Мао. Причем отправил его напрямую, минуя Ван Дунсина. Восхвалив «мудрое руководство Председателя», своевременно разоблачившего «коварные планы» перебежчика, он поблагодарил «великого кормчего» за то, что отправил его (Дэна) в Цзянси, где тот «провел ровно два года», и сообщил, что в соответствии с указаниями, «трудясь и учась, [он] перевоспитывал себя, в точности выполняя обязательства, взятые… перед партией». «Лично у меня нет никаких просьб, — заявил он. — Я лишь надеюсь, что наступит день, когда я смогу поработать для партии — конечно, я имею в виду техническую работу. Со здоровьем у меня пока все хорошо, и я еще мог бы потрудиться несколько лет, прежду чем уйти на пенсию… Я хотел бы сделать что-нибудь, получить возможность исправить частицу допущенных мной ошибок… Я искренне, от всей души желаю Председателю безграничного долголетия! Ваше здоровье и долголетие — величайшее счастье для всей партии, всего народа!»280

А в это время в соседней комнате лежал его старший сын, наполовину парализованный, и рядом была жена, у которой в последние годы то и дело поднималось давление. Думал ли тогда Дэн, что сочиняет благодарственное письмо человеку, по вине которого его дорогой Толстячок стал инвалидом, жена — гипертоником, а дочери и младший сын претерпевали моральные и физические муки в сельских районах? Понимал ли, что виной всему, что творилось с ним и его семьей, да и со всей страной, были не столько Цзян Цин и Линь Бяо, сколько сам «великий» Мао? Трудно сказать. Ни с домашними, ни с кем-то другим он в то время это не обсуждал. А что творилось в его душе, кто знает?

Казалось, он уже давно достиг дна в изъявлении верноподданнических чувств своему мучителю, однако это послание превзошло все остальные. Дэн старался воспользоваться ситуацией для возвращения в строй, а о таких рудиментах, как человеческое достоинство, гордость и принципиальность, не вспоминал. Лицемерная изворотливость стала частью его характера — за долгие годы политической жизни. Даже любящая дочь признает: «Политика и тогдашняя обстановка вынуждали его заниматься неискренним самобичеванием… Сколько лет он не мог говорить то, что хотел… но вынужден был говорить то, чего не хотел». В общем, действовал «вопреки… совести и убеждениям»281.

Письмо было отправлено, но ответа опять не последовало. Мао тоже себя тогда плохо чувствовал: из-за предательства «близкого соратника» впал в апатию, перестал что-либо делать, молчал и сутками не выходил из спальни. Он очень одряхлел, все время кашлял, жаловался на головные боли и тяжесть в ногах. У него тоже повысилось давление и то и дело пошаливало сердце.

Но письмо Дэна он хоть и не сразу, но прочитал. И оно ему понравилось. Он вообще стал сентиментален. Бегство Линь Бяо настолько подкосило его, что он вдруг начал испытывать ностальгию по друзьям боевой молодости, многие из которых, как и Дэн, по его же собственной воле оказались в опале. Он очень огорчился, узнав, что 6 января 1972 года скончался маршал Чэнь И, тоже немало испытавший в период «бури и натиска» «культурной революции». Невзирая на протесты врачей и плохое самочувствие, Мао как был, в домашнем халате, лишь набросив на плечи пальто, отправился выразить соболезнование его вдове. А встретившись с ней, к немалому удивлению присутствующих, заявил: «Если бы заговор Линь Бяо удался, нас всех, стариков, прикончили бы». После этого он вспомнил и о Дэн Сяопине, заметив, что вопрос о нем относится к противоречиям «внутри народа»282.

Слова Мао имели большой смысл. Все помнили, как Линь Бяо в августе 1966 года отнес вопрос о Дэне «к категории борьбы между нами и нашими врагами». В этой связи заявление Мао можно было рассматривать как фактическую реабилитацию «каппутиста № 2». Чжоу Эньлай тут же попросил родственников Чэнь И распространить «откровение» «великого кормчего», чтобы оно стало известно общественности.

И все же формальное прощение Дэну пришлось ждать еще целый год! Мао возвращал его в строй постепенно. Через месяц, в феврале 1972 года, Дэна уведомили, что он восстановлен в организационных правах члена партии. Это означало, что он уже не считается под арестом. В апреле его младшим детям, Маомао и Фэйфэю, разрешили учиться в университетах. А в мае старый член партии генерал Ван Чжэнь, бывший глава Синьцзяна, пользовавшийся расположением Председателя, передал Маомао слова вождя, сказанные на похоронах Чэнь И. «Скажи своему папе, — объявил он, — что его проблема непременно будет решена… Твой папа должен возвратиться к работе!»283 Дэн понял: надо сделать еще один шаг навстречу «великому кормчему», чтобы окончательно его умаслить. И он написал ему еще одно письмо, 3 августа 1972 года.