– Неужели? Ты знаешь Мирабель?

– Да.

– Она не моя дочь.

– Как?!

– В том смысле, что она не человек, – поясняет Элинор. – Она некто в облике человека, так же, как и Хранитель. Ты ведь и сам это знаешь, верно?

– Да, – признается он, хотя не сумел бы объяснить это так просто.

Сон, который был всего лишь воспоминанием, снова прокручивается в его голове, до самого конца той ночи, остаток которой они провели в гостиничном баре, когда его мир, расколовшись, распался, а Мирабель подхватила осколки, подставив бокал с мартини. Иногда он думает о том, что могло бы случиться, что бы он натворил, если б она тогда с ним не осталась.

– Я вот не знаю, трудно, наверно, не быть человеком, когда ты внутри человека застрял, – рассудительно говорит Элинор. – Маленькая, она ужасно бесилась по всякому поводу. Совсем была сумасшедшая. А какая она теперь?

Дориан не знает, как ответить на этот вопрос. Снова чувствует биение несуществующего сердца в своих пальцах. Ненадолго вызвав в своем воображении образ человека, который и не человек вовсе, он снова чувствует то, что чувствовал в ту ночь, и под всем этим ужасом, смятением и изумлением таится совершеннейшее спокойствие.

– Нет, теперь она больше не сумасшедшая, – успокаивает он Элинор. И уже произнося это, думает, что, возможно, спокойствие это того же рода, что “глаз бури”, затишье внутри урагана.

Элинор наклоняет голову, размышляя, а затем кивает, по-видимому, довольная.

Дориану хочется что-нибудь ей оставить в благодарность за ее доброту, в уплату за перевозку. Не говоря уж о том, что она спасла ему жизнь, что, похоже, у них с Мирабель семейное.

У него с собой только одна вещь, которую можно подарить, тем более что теперь стало понятно: тот факт, что книга кем-то не читана, беспокоит его куда больше, чем то, что не он будет ее владельцем. И потом, она ведь всегда у него с собой, в виде чернильного на спине рисунка, да и в уме он постоянно ее просматривает.

Так что Дориан достает из кармана “Судьбы и сказки”.

– Мне хочется, чтобы это было у тебя, – говорит он, протягивая ее Элинор.

– Она тебе дорога, – ответствует Элинор, и это не вопрос, утверждение.

– Да.

Элинор, нахмурившись, вертит книгу в руках.

– Однажды, очень давно, я дала одному человеку книгу, которая много значила для меня, – говорит она. – Больше я ее не увидела. Но эту я тебе когда-нибудь непременно верну, ладно?

– Конечно, только сначала ты ее прочитай.

– Прочту, обещаю тебе, – говорит Элинор. – И желаю тебе найти того человека, которого ты ищешь.

– Спасибо, мой капитан, – отвечает ей Дориан. – А я желаю тебе самых увлекательных приключений. – Он кланяется ей, она смеется. На этом они расстаются, и каждый продолжает свою собственную историю.

Высадка Дориана на берег – акробатическое перемещение по веревкам, а потом ловко выполненный прыжок, и вот он стоит на берегу и смотрит, как корабль становится все меньше и меньше, удаляясь дальше по берегу.

Отсюда он может прочесть, что вырезано у него на корме:

Корабль превращается в светящийся огонек вдалеке, а затем и огонек исчезает, и Дориан остается один.

Он поворачивается лицом к лесу.

Таких огромных вишневых деревьев он никогда не видел. Перекрученные, во все стороны изгибающиеся ветви нависают над головой, некоторые так высоко, что надо голову запрокинуть, чтобы их увидеть, а другие так низко, что их можно коснуться, и все плотно унизаны мириадами нежно-розовых цветов. Мощные стволы разламывают корнями твердый камень, новые деревца тянутся вверх из отверстых трещин.

Бумажные фонарики свисают с ветвей, некоторые на непостижимой высоте, и усеивают полог леса, как звезды. Они покачиваются, хотя ветра нет.

В лесу он тут и там видит между деревьями пни. Некоторые из них уставлены горящими свечами, роняющими воск вокруг себя и на землю. На других стопками лежат книги, но, когда Дориан тянется, чтобы взглянуть на одну из них, оказывается, что книги – неотъемлемая часть пня, вырезаны из умершего ствола и раскрашены.

Он идет, и цветы осыпают его лепестками. Идти легко, тропа расчищена и размечена: в корни деревьев вставлены плоские камни, и к каждому прилеплена горящая свеча. Дориан ходко следует по тропе, оставляя за спиной Беззвездное море. Больше не слышно шума волн, бьющих о берег.

Один лепесток, трепеща, опускается ему на руку и, будто снежинка, тает на коже.

Потом лепестки начинают сыпаться чаще, и он пропускает тот момент, когда из вишневого цвета они превращаются в снег.

Сапоги его оставляют за собой темные отпечатки. Огни, отмечающие тропу, встречаются все реже. Цветочный снег валит гуще, подавляя пламя свечей. Становится холодней, каждый лепесток, падая на незащищенную кожу, ощущается как удар льдинкой.

Стремительно, тяжко наваливается темнота. Ничегошеньки не видать.

Он делает шаг вперед, другой, глубоко увязая в снегу.

И тут ему что-то слышится. Может, ветер, но звук не такой порывистый, он ритмичней, напоминает дыхание. Что-то движется рядом с ним, потом обгоняет. Хоть глаз выколи, полнейшая темнота.

Он останавливается. Осторожно забирается в рюкзак, находит там коробок спичек.

Вслепую пытается зажечь одну. Первая выпадает из озябших пальцев. Он делает глубокий вдох, унять волнение, и пробует еще раз.

Спичка загорается, дрожа язычком пламени.

Перед ним на снегу стоит человек. Выше, чем Дориан, худощавый, но плечи у него шире. На этих широких плечах – голова филина, которая смотрит на него сверху вниз большими, круглыми оранжевыми глазами.

Совиная голова наклоняется.

Большие круглые глаза моргают.

Спичка догорает до пальцев. Обжегшись, он роняет ее. Спичка на лету гаснет.

Темнота снова окутывает Дориана.

Закери Эзра Роулинс, который за свою читательскую жизнь навоображал себе многих персонажей из книг, и не мечтал никогда о том, чтобы оказаться лицом к лицу с одним из них. И хотя он знал, что Китинг был реальным, живым человеком, в голове у него все равно сложилось некое о нем представление, и представление это совершенно не соответствует тому человеку, на которого он сейчас смотрит.

Этот куда старше восемнадцатилетнего юноши, которого Закери видел своим мысленным взором. Впрочем, что такое возраст для того, кто заблудился во времени? На вид ему лет тридцать, у него темные глаза и длинные грязно-русые волосы, собранные в хвост, в который вплетено несколько перьев. Рубашка в оборках давно уж утратила свою белизну и большую часть оборок, но жилет выглядит лучше, хотя и тому недостает нескольких пуговиц, замещенных бечевками, завязанными в узелки. Кожаная полоска дважды обернута у него вокруг талии, как двойной ремень, с которого свисают несколько предметов, включая нож и моток веревки. Полосками из кожи и ткани перехвачены также его колени, локти и правая рука.