С этими словами он развернулся и направился к двери.

— Стойте… Как погиб Вильхельм на самом деле? — раздался сдавленный голос Эрики за его спиной — кажется, она плакала.

Хельмут лишь ухмыльнулся. Он ничего не сказал и вышел из комнаты герцогини, хлопнув дверью.

Утром она и впрямь уехала: видимо, собиралась всю ночь, потому что выглядела уставшей и прятала лицо за полупрозрачной тёмной вуалью. Хельга прощалась с Эрикой очень тепло, они долго не выпускали друг друга из объятий, но Хельмут видел гневный и в то же время растерянный взгляд герцогини. Что ж, видимо, скучать по Хельге она особо не будет. Он очень надеялся, что его угрозы подействуют. Возможно, они были слишком жестоки, но он был готов на всё ради покоя и счастья своей сестры.

Посмертная честь Вильхельма тоже важна: друг всё-таки, двоюродный брат Генриха… Ох, да, Генриху ведь тоже будет больно, если он узнает всю правду о кузене. Поэтому этой правды не узнает никто. Пусть для Драффарии Вильхельм останется героем, погибшим защитником королевства от захватчиков, которые хоть и предпринимали попытки очернить его доброе имя, но всё равно остались ни с чем.

Хельмут усмехнулся тому, что весь вечер не вспоминал о Генрихе. Он думал о сестре, а потом об Эрике, и лишь сейчас осознал, что уже скучает по своему другу. Надо бы ему написать… Но потом, не сейчас. Сначала он всё же погуляет с Хельгой по саду.

Сегодня сестра была гораздо веселее, чем вчера. Она наконец-то сняла траур и надела фиолетовое шёлковое платье с широкими рукавами; несмотря на отъезд подруги, она улыбалась, и глаза её светились. Хельмуту приятно было думать, что он смог оживить Хельгу, смог своим долгожданным возвращением подавить её тоску. Да, сестра говорила, что Эрика помогала ей переживать самые страшные мгновения, когда боль потери разъедала её изнутри… Но, видимо, плохо помогала.

— Мы должны устроить пир! — заявила сестра, садясь в качели. Хельмут присел рядом на принесённый слугами раскладной стул.

— Я с этими пирами скоро в дверные проёмы проходить не смогу, — усмехнулся он. — Сначала в Тоулле, на границе, потом у короля, потом у Генриха… теперь ещё и здесь?

— А как же? — пожала плечами Хельга. — Ты вернулся с войны, ты жив и здоров, разве мы не должны это отпраздновать?

Спорить было бесполезно, и Хельмут лишь устало кивнул — а сестра тут же вся засветилась от счастья.

— Но позже, хорошо? — попросил он. — Хотя бы через седмицу. Мне нужно как следует отдохнуть.

Хельга не возражала; она предложила прямо сейчас устроить маленький пир лишь для них двоих и велела принести вина. Но Хельмут, как всегда, отказался: ему думалось, что вино теперь всю жизнь будет напоминать ему об отравлении Вильхельма… И о погибшей Кассии, по которой он до сих пор тосковал. Интересно, как там дела у барона Адриана? Оправился ли он?

Хельга с радостью выпила бокал, и вскоре в её руках оказалась лютня.

— Я не прикасалась к ней с осени, — вздохнула она, поворачивая колки, — но, надеюсь, ради тебя вспомню пару песен.

— Я так давно не слушал хорошую музыку, — кивнул Хельмут.

— Неужели на пиру у короля не играли хороших песен? — удивилась Хельга.

— Так себе, — отмахнулся он, вспоминая их с Генрихом танец — первый и последний.

Сад благоухал запахом весны. Несмотря на то, что вчера вечером на небе собирались тучи, сегодня было ясно; солнце пока ещё как-то неуверенно пропускало свои лучи сквозь ветви деревьев, озаряя аллеи и клумбы, на которых вскоре расцветут прекрасные цветы.

Жизнь продолжалась. Несмотря на войны, боль, потери и предательства. Несмотря на несостоявшуюся и угасшую любовь. Никто не знал, сколько мирных лет Господь подарит этому королевству, но сейчас об этом думать не хотелось.

Хотелось верить лишь в то, что впереди ждёт только хорошее.