— Выходит, Ольховскому полный облом с этим делом? — спросил Алексей.

— Ну, как сказать? — Иван внимательно посмотрел на него. — Если по закону, то мы немедленно должны арестовать старца и Евпраксию. Сопротивление властям, хранение еретических книг, соучастие в убийстве Усвятова, да и покушение на жизнь двух полицейских чинов — это тебе не комар чихнул. А если добавить еще побег из-под стражи да прочие грешки по ведомству Константина, то наскребла себе девка грехов на вечную каторгу да свинцовые рудники.

— Если по закону, — перебил Алексей Ивана. — А если по совести?

— Дело в том, Алеша, — сказал Иван устало, — мы даже в отпуске прежде всего слуги закона, и совесть здесь ни при чем. Если всегда по совести поступать, порядка в государстве не будет.

— А по справедливости? — упорствовал Алексей. — Закон должен быть синонимом справедливости.

— Ты мне всякой чепухой мозги не забивай! — рассердился Иван. — Если по справедливости, то я должен сейчас сидеть на берегу реки, плевать в небо и ждать, когда таймень клюнет. Я что, не заслужил этот отпуск? И ты его заслужил, а вместо того, чтобы новых сил набираться, сидишь сейчас с разодранным боком и радуешься, что жив остался. Если так рассуждать, то мы и Корнуэлла должны отпустить. Он ведь тоже пострадал, и индусы его косоротые полегли здесь не за понюшку табаку. И ратники…

— Ратники за святое дело полегли, — неожиданно вмешался в разговор Сашка. — Им дорога в рай уготована.

Иван уставился на него.

— Ну вот, еще один батюшка объявился проповедь мне читать! А ну-ка, марш отсюда! — прикрикнул он на близнецов. — Нам с Алексеем Дмитричем серьезные вопросы обсудить надо.

На этот раз близнецы послушались его беспрекословно.

Но не успел Иван рта раскрыть, как они сорвались с места с громкими воплями:

— Едут! Едут!

Несколько всадников, спускавшиеся по склону вниз к скиту, были едва видны в темноте, но близнецы заметили их первыми и первыми же бросились навстречу.

Это и вправду были Евпраксия и Константин в компании трех дюжих полтавчан. Всадники вымокли насквозь, но лица их были довольны, а у Евпраксии и Константина — откровенно счастливы. Они спешились у крыльца.

— Как? Догнали Ахмата? — спросил нетерпеливо Алексей, хотя уже заметил притороченный к седлу Константина небольшой брезентовый тючок.

— Догнали, — ответил, улыбаясь, тот и, отвязав тючок, положил его на крыльцо. Под ним тотчас скопилась лужица воды.

— Промок? — справился озабоченно Иван.

— Не думаю, — ответил Константин. Он стянул брезент, и взорам собравшихся предстали четыре увесистых фолианта. Каждый был завернут сначала в парусину, а затем — в оленью кожу. — Нет, не промокли, — сообщил он радостно и с торжеством посмотрел на Алексея и Ивана. — Все в целости и сохранности. И Соборное уложение, и Виленская псалтырь, и Сборник рукописных текстов, и, самое главное, «Житие» не пострадали. — И он с нежностью, словно любимую женщину, погладил толстую рукописную книгу, чья деревянная, обтянутая кожей обложка была щедро украшена растительным орнаментом и бронзовыми застежками. — Что ж, вернем их теперь истинным хозяевам или как?

Алексей наблюдал за Иваном. Насупившись, Вавилов смотрел на древние книги, и все его мысли ясно читались на изрядно озабоченном лице. Чувство служебного долга очень сильно сопротивлялось тому состоянию души, которое принято называть муками совести. И кажется, последнее оказалось сильнее. Иван перевел дыхание, смерил мрачным взглядом всех поочередно, махнул рукой и отвернулся.

— А, ваша взяла! Ведь они в конце концов могли сгинуть в тайге или утонуть в реке.

— И то правда, — оживился Константин и весело подмигнул Алексею, — они чуть было следом за Ахматом не нырнули в порог. Еле успели подхватить, а он, болезный, как ушел в стремнину, так и не вынырнул… — Он покосился на Евпраксию, и Алексей понял, кто на самом деле помог «уйти в стремнину» чернобородому громиле Корнуэлла. Но вдаваться в подробности не стал…

Подхватив спасенные сокровища, Евпраксия и Константин скрылись в избе, где лежал раненый старец. Вместо них на крыльце появился мальчик. Тот самый, с рукой, уложенной в лубок.

— Здравствуй, — сказал ему Алексей и поинтересовался:

— Это ты, что ли, сиганул с моста?

— Я, — просто ответил юный ратник. — Бо тайны сии не велено знать никому.

— И ты не испугался?

Мальчик не ответил, лишь легкая усмешка искривила краешки его губ.

— Не больно? — кивнул Алексей на его руку.

— Нет, — ответил мальчик, — то Евпраксия ее живой водой лечила и грязь прикладывала. Тебе разве больно? — спросил он, в свою очередь, Алексея. — Она тебе тоже грязи прикладывала.

Алексей покосился на свою повязку. И правда, он почти забыл о своих ранах. Или они были не слишком серьезными, или Евпраксия и впрямь залечила их одними ей ведомыми снадобьями. Он поднял руку, чтобы погладить мальчика по голове, но тот извернулся и сердито сверкнул глазами.

— Не трожь, никонианин! Бо помыслы твои глумливы, а речи твои слащавы, но лживы… — Он повернулся и, гордо вздернув голову, направился снова в избу.

— Ладно тебе, — сказал Иван, заметив огорчение товарища. — Эта порода не приручается. И терпят они нас, покуда мы им нужны…

Он не договорил, потому что на пороге избы вновь показались Константин и Евпраксия. Они переоделись в сухое.

И теперь на Константине был точно такой же черный балахон с красной окантовкой по капюшону, который носили все ратники, в том числе и сердитый юный отрок со сломанной рукой.

Но не это изумило Алексея. К своему величайшему удивлению, он заметил на указательном пальце левой руки своего нового приятеля точно такое же кольцо, которое носила Евпраксия.

— Так ты тоже один из них? — спросил он потрясение.

— Нет, — ответил Константин и улыбнулся. — Но старец внял моим просьбам и благословил меня. Теперь я с ними.

Теперь я с Евпраксией. — Он поднял руку. — Это кольцо Родиона. Старец сам надел его мне на палец.

— Но как же… — опешил Алексей. — Разве тебя не будут искать? Как же твоя служба?

— Для всех: и для родных и для начальства — я сгинул с тех самых пор, как бросился на поиски Евпраксии. Никто не будет меня искать… — Константин требовательно посмотрел на Ивана. — Надеюсь, встреча со мной не станет темой вашего рапорта начальству?

— Да бог с тобой! — Вавилов досадливо махнул рукой. — Ты сам все давно решил. Но позволь надеяться, что вы исчезнете из этих мест.

— Завтра же, — кивнул головой Константин. — Не беспокойся, Иван Александрович, больше вы нас никогда не увидите и не услышите.

— Твоими бы устами… — вздохнул Иван и повернулся к близнецам:

— А ну, братцы, пошли ночевать. Завтра рано вставать.