Когда мы прошли мимо купели, где, как я надеялась, крестили бы моих будущих детей, я с трепетом прикоснулась к ее краям, и мы снова вышли на церковный двор, залитый мягким светом. В груди теснились слова, которые мне бы хотелось сказать Тому, но я сдержала себя.

А он рассказывал мне о человеке, который должен был присоединиться к нему в Бретани, – Николасе Осмонде, с которым он подружился еще в студенческие времена. Круг интересов Осмонда относился к средневековой Франции и романской традиции, он читал курс лекций в Сорбонне. Николас недавно овдовел, его жена умерла год назад от лейкемии.

Том замедлил шаги, когда мы уже стояли у выхода. Я насторожилась, потому что почувствовала нечто большее за простым упоминанием…

– Как печально, – услышала я свой собственный голос, каким обычно говорят в таких случаях, – и как это опечалило его и вас. Она была и вашим другом, Том?

– Да, я хорошо ее знал. Мы все трое были очень близки. Ее болезнь оказалась такой внезапной и такой скоротечной.

– Как ее звали? – спросила я, стараясь сохранить ровный тон и не глядя на него.

– Джулия, – ответил он, и я почти физически ощутила всю степень его переживаний, которые он пытался скрыть, и на долю секунду, пока Том не успел отвернуться, посмотрела на его лицо и сразу поняла, почему какое-то время я оставалась для него невидимкой, – это не имело отношения ко мне лично.

На какую-то долю секунды мне стало легче и захотелось спросить его – самые обычные в таких случаях, глупейшие вопросы, вертевшиеся на языке: красивая ли она была, отвечала ли она ему взаимностью – жена его друга? Произошло ли между ними что-то или их отношения не получили развития? Но мне удалось удержаться, я не имела права спрашивать его о таких вещах, и он бы не стал отвечать на них, да и лучше было бы ничего этого не знать. Кое-чему я успела научиться за прошедшие месяцы и осознала, что невозможно противостоять тому, что забрала смерть. То, что оказалось по ту сторону, нельзя изменить, и поэтому оно обладает особенной властью.

И хотя переживания переполняли меня, я не вымолвила ни единого слова. Я вела его между высоких и более скромных надгробий к тому месту, откуда в просвете можно было увидеть море.

– Перед уходом хочу показать тебе могилку Люси, – сказала я. – Помнится, ты не смог найти ее. Вот она, Том.

Уже стало смеркаться. Я быстро шла впереди Тома, чувствуя, что перебила его и не дала ему договорить того, что он намеревался сказать мне. Но мне не хотелось слушать его. Трава была высокой, тропинка сузилась, и я не сразу нашла холмик. Но при виде могилы я даже отступила на шаг от неожиданности. Кто-то успел побывать здесь до нас, и побывал совсем недавно. Кто-то выполол сорняки, очистил надгробный камень от мха и прямо перед ним положил подношение: не цветы, а ракушки. Целая горка ракушек. «Наверное, полный передник», – подумала я, невольно вздрогнув.

Опустившись на колени, я дотронулась до них. Здесь лежали гребешки, блюдечки, моллюски, мидии, тарпаны и совсем крошечные ракушки, похожие на ноготки наяд.

Я провела пальцем по волнистым узорам, подняла одну и поднесла к уху, прислушиваясь к таинственному шуму моря, который раковины хранили в себе, накопив за долгие годы, а потом положила ее на место.

Рядом со мной стоял Том, и я знала, что он думает о том же – о венке азалий, оказавшемся возле домика Ребекки.

– Кто-нибудь из родственников Люси остался здесь поблизости? Или друзья. Кто мог принести это сюда?

– У нее не осталось родственников. И друзей тоже. Она умерла почти сорок лет назад, Том.

– Но кто-то помнит ее, – негромко сказал он. – И меня это радует, Элли.

Меня это тоже обрадовало. И, как мне показалось, объединившее нас чувство могло разрушить привычное для Тома состояние закрытости.

Я довезла его до коттеджа, где все книги уже были упакованы. От этого дом сразу поскучнел и утратил уют.

И Том впервые показал мне кольцо Ребекки, выложив его на ладонь, а я подумала: какое же оно узенькое и какими тонкими должны были быть ее пальцы.

А потом он налил мне виски, мы сели снаружи, глядя, как исчезают последние лучи солнца, и маленькие бриллианты вспыхивали им в ответ – кольцо лежало между нами на каменных ступеньках.

– Я написал подруге Фейвела про кольцо, – сказал Том после долгой паузы. – Она ответила, что оно приносит несчастья, и отказалась забрать его. Что мне с ним делать, Элли? У меня такое чувство, что я не имею права забирать его.

– А почему бы нет? – Теперь я была намного спокойнее. – Если кто и имеет право на него, так это ты. Ребекка была бы рада.

– Элли?.. – Его голос вдруг дрогнул. Я слишком поздно заметила, как в нем борются два чувства: желание открыться и страх выразить свои чувства. – Элли, мне бы хотелось, чтобы ты узнала до моего отъезда…

– Кажется, я догадываюсь сама, – быстро ответила я, положив руку ему на плечо. Мне не хотелось, чтобы он начал рассказывать про Джулию, я бы не вынесла этого. – Не надо ничего объяснять, Том. Правда. Мы ведь друзья, так ведь?

– Конечно, и это очень много значит для меня. И я хочу, чтобы ты поняла, как сильно я изменился здесь за это время. Это ты заставила меня измениться, Элли…

– Я? – повернувшись к нему, переспросила я удивленно.

– Без сомнения. – Он помедлил и осторожно взял мою руку в свою. – Ты обладаешь такими качествами, которыми я восхищаюсь и которым завидую. Искренность, прямота, правдивость – как бы мне хотелось перенять у тебя хотя бы часть их. Мне всегда с таким трудом удается выразить свои чувства. Я не умею быстро сближаться с людьми. Но мне известна эта моя слабость, поэтому хочу объяснить кое-что, прежде чем мы попрощаемся. Мне хочется быть таким же честным.

– Нет, Том, я не была кристально честной, поверь, – ответила я. – И тоже не очень хорошо скрываю свои чувства..

– А зачем тебе их скрывать? – мягко спросил он. – И зачем мы делаем это? Ради самозащиты или ложной гордости? Я большой мастер самообороны… – Том помолчал. – И должен сказать, Элли, только не перебивай меня. Год назад я понял, что это такое, любить и не быть в состоянии выразить свое чувство. И я знаю, как это больно. И я понимаю, какие надежды питает человек, когда ждет ответных слов признания, и какая это радость – узнать, что тебе отвечают взаимностью…

Я чувствовала сердцем, с каким трудом ему давалось каждое слово.

– Я знаю, что неопределенность причиняет боль, как ничто другое. И мне не хотелось бы, чтобы между нами осталась недоговоренность. Ты мне нравишься, я искренне восхищаюсь тобой, Элли. И надеюсь, что мы навсегда останемся друзьями. Я постараюсь не совершить ничего такого, что могло бы разрушить эти узы. Но я хочу, чтобы ты знала: я питаю более глубокие чувства к другому человеку – и это невозможно изменить. Я любил этого человека с юности и даже теперь, когда мы так далеко друг от друга, продолжаю испытывать то же самое. Ты меня понимаешь?