О господи!.. Он также устанавливал сигнализацию в доме Лоррейн! А по ее рекомендации и в доме Рассела. Он вполне мог знать про незапертый дровяной сарай.

Гленн с прищуром посмотрел на нее.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — ответила она. Между тем перед ее мысленным взором предстала записка, которую Уиткомб позавчера вечером оставил на ее столе вместе с пирожным. Тогда ее мысли были заняты другими вещами — сначала она спешила снять копии с найденной у Фицпатрика папки, затем разговаривала по телефону с бывшей женой Гарзы и потому не обратила особого внимания на почерк. Да что там! Даже толком не прочитав записку, она выбросила ее. Уиткомб был ее другом. Ей и в голову не могло прийти, что могут иметься причины внимательнее присмотреться к его записке. Но теперь она вспомнила, как он написал ее имя. Моментально бросалась в глаза буква Э — большая и с наклоном влево. Точно такая, как на подделанном переводе Гарзы!

— Только не лги мне!

Похоже, он понимал, что она о чем-то догадывается. Может, о чем-то проболтался Куш, который приходил к Гарзе и предлагал ему наркотики и порнуху, чтобы тот пырнул Хьюго. Но именно Гленн взял на себя подделку ордера о переводе, что означало, что он причастен к нападению на Хьюго не меньше, чем Куш и Петровски.

— Я не лгу, — ответила Эвелин. — А лишь… пытаюсь понять, что ты делаешь в моем доме.

Ее ответ его не убедил. Он наставил на нее пистолет.

— Я жду.

— Чего?

— Кого. Один мой приятель в тюрьме должен отпроситься с работы и принести мне денег. А они мне нужны позарез. Куда я без них денусь? — Он покосился на содержимое ее сумочки, которое рассыпалось по полу. Не спуская с Эвелин дула пистолета, Гленн присел на корточки и принялся рыться в ее бумажнике.

У Эвелин болело бедро. А также запястье, которое он вывернул, отнимая у нее пистолет. Оттолкнувшись здоровой ногой, она быстро перебежала к стене, чтобы на нее опереться, а заодно увеличить расстояние между ними. Впрочем, пять футов — плохая защита от пули.

— Гленн, сводничество, которым занимался ты, Куш и Петровски, не влечет строгого наказания. Если на твоей совести больше ничего нет, тебе в самом худшем случае светят лишь несколько месяцев за решеткой.

Перерыв ее сумочку, Уиткомб положил в карман деньги.

— Пятьдесят баксов? И это все?

Эвелин прильнула затылком к стене, сделав вид, что признает поражение. Пусть тешит себя тем, что одержал над ней победу, а она тем временем постарается что-то придумать.

— Там есть моя карточка.

— Зачем мне она? По ней меня могут вычислить.

Эвелин проигнорировала его жалобу.

— Гленн, скажи честно, зачем ты все это делаешь?

— Я не думал, что все пойдет наперекосяк, уж поверь мне. Даже представить не мог, чем все обернется!

— Тогда не давай событиям опережать тебя. Думай!

— Поздно думать. То, что я заварил, уже не остановить.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он снова засунул в сумочку ее компактную пудру и бумажник.

— То, что в руки им я не дамся. Я отлично знаю, что такое тюрьма, и не собираюсь провести остаток моих дней за решеткой!

Остаток дней? Он хотя бы понимает, что только что сказал? Его слова подтвердили ее догадку, но она не подала виду. Поступить так — значит подписать себе смертный приговор.

— Почему до конца? Или ты меня не слушаешь? Всего несколько месяцев, да и то в худшем случае.

— Прекрати притворяться, — грубо оборвал он ее. — Можно подумать, я не вижу, что ты обо всем догадалась. Но это не то, что ты думаешь. Я не собирался убивать Даниэль. Да что там, их обеих! Просто… так получилось.

На нее накатила новая волна ужаса. Признание, которое он с такой легкостью только что сделал, не предвещало ничего хорошего.

— Возможно, она спровоцировала тебя, — сказала Эвелин, пытаясь его успокоить. — Не в твоем характере делать другим больно. Про убийство я даже не говорю.

— Верно, не в моем, — согласился он. — Я не убийца, и уж тем более не серийный. Знала бы ты, чего мне стоило разрубить на куски их тела. — Говоря эти слова, он передернулся от омерзения, как будто заново пережил эти мгновения. — Но я знал, что ты непременно припишешь эти убийства Джасперу. Ведь ты только о нем и говоришь, когда анализируешь своих пациентов. Чем они похожи, а чем не похожи на того монстра, который убил твоих подруг и перерезал тебе горло. Вот я решил подбросить руку Даниэль тебе в кровать. Это будет в духе Джаспера или кого-нибудь из твоих чокнутых психопатов, и ни одна живая душа не заподозрит меня. Это давало мне шанс забыть обо всем и жить дальше.

Эвелин попыталась придумать вопрос — любой, лишь бы он говорил дальше.

— Куш в курсе?

— Он знает, что это я подделал приказ о переводе Гарзы.

— Тогда почему переговоры с Гарзой вел он?

Если он и не ожидал от нее такой осведомленности, то не подал виду.

— Поначалу он заартачился, но я показал ему фотки его с Даниэль. Узнай его жена, что он трахает на стороне шлюху, она бы ушла от него в ту же минуту, тем более если бы его выперли с работы и завели против него уголовное дело. Ему ничего другого не оставалось. Да и вообще было бы нечестно, если бы все эти делишки я взвалил на себя одного.

Эвелин вздохнула поглубже. «Только спокойно», — приказала она себе.

— То есть Куш даже не догадывается, что это ты убил Лоррейн и Даниэль?

— Нет. — Гленн нервно моргал и то и дело облизывал губы. Казалось, он не спал вот уже несколько суток.

— Теперь у тебя есть деньги, — сказала она, стараясь придать себе деловой вид. — Что мешает тебе отсюда уехать?

— Жалкие пятьдесят баксов? Ты ждешь, что я уеду отсюда лишь с ними в кармане? Ни за что! Я подожду, когда мне принесут еще.

— Тогда жди, кого ты там ждешь, но после этого уходи. Договорились? И не вздумай тронуть меня даже пальцем.

Уиткомб потер лицо, затем приложил ко лбу три пальца.

— Обещаю.

Эвелин молила бога, чтобы он произнес это слово, но, как только он это сделал, поняла: это ложь. Он не отпустит ее. Не позволит ей рассказать то, что она только что узнала. Потому что она наверняка расскажет. В этом не было никаких сомнений — ни у него, ни у нее. Она была главной защитницей жертв, посвятив свою жизнь борьбе с теми, кто лишал жизни других.

Он должен ее убить. Если он это сделает, причем так, чтобы, как и в случае с Лоррейн и Даниэль, со стороны могло показаться, будто это дело рук Джаспера, любой, кто будет вести поиски преступника, будет ловить убийцу, который остается непойманным вот уже два десятка лет, а вовсе не запятнавшего себя позором тюремного охранника, который вряд ли умеет заметать следы. Если зверски ее убить — даже если не кромсать ее труп на куски, как он поступил с Лоррейн и Даниэль, — он собьет Амарока, да и всех других, со следа. Ведь кто станет искать — проштрафившегося надзирателя, на чьей совести только сводничество? Если она навсегда исчезнет из кадра, у него гораздо больше шансов ускользнуть отсюда, вычеркнуть из памяти прошлое и начать где-нибудь в другом месте совершенно новую жизнь. Он уже убил двоих. Эвелин сомневалась, что еще одно убийство отяготит его совесть.