– Ну, – произнёс Паран, отодвигаясь, чтобы освободить место на песке, – море хуже всего. Это значит, что…

Он начал рисовать на песке указательным пальцем.

– У меня кое-что есть! – всхлипнул Ормулогун и начал копаться среди карт.

Маэль. Надеюсь, ты знаешь, что происходит – надеюсь, ты готов сделать то, что будет нужно. Паран окинул взглядом линии на песке. Хватит? Должно хватить. Закрыв глаза, Господин Колоды направил свою волю. Врата предо мной…

– Эта у меня есть!

Вопль раздался прямо у правого уха Парана и так как средоточие его воли было нарушено, он открыл глаза… и увидел прямо перед собой другую карту – и вся его сила ринулась в неё.

Паран упал на колени, сминая плывущую под ним глину, вскинув руки, чтобы удержаться. Серый воздух, затхлый запах склепа… Паран поднял голову. Перед ним стояли Врата, сотворённые из изогнутых костей и бледной, покрытой шрамами плоти, из клоков волос, из бесчисленных распахнутых глаз, а за Вратами простиралось серое, мутное небытие.

– О, Худ.

Он остановился прямо на пороге. Чуть сам себя не отправил прямо во Врата…

В портале возникла высокая фигура в капюшоне, закутанная в чёрное. Это не один из Худовых слуг. Это ублюдочный старикашка собственной персоной.

– Разве сейчас время для таких неприятных раздумий, смертный?

Голос был мягкий, слегка дрожащий.

– При том, что скоро случится… Ганос Паран, Господин Колоды, ты выбрал очень неудачное место, если только не желаешь, чтобы тебя растоптали те тысячи, что скоро окажутся на этом пути.

– Ой, помолчи, Худ, – прошипел Паран – и попытался встать на ноги, а затем прекратил попытки, осознав, то это не лучшая идея. – Помоги мне. Нам. Останови то, что приближается. Будет разрушено…

– Слишком многое, да. Слишком много планов. Но я мало что могу сделать. Ты обратился не к тому богу.

– Я знаю. Я собирался попасть к Маэлю.

– Бессмысленно…

Но когда Худ произносил это слово, Паран уловил в его голосе некоторое… колебание.

Ага, ты что-то придумал.

– Так и есть. Отлично, Ганос Паран, заключим сделку.

– Бездна побери, на это нет времени!

– Тогда решайся быстрее.

– Чего ты хочешь? Больше всего не свете, Худ. Чего ты хочешь?

И Худ ответил. Среди трупов, конечностей и лиц, окаймляющих Врата, одно из лиц внезапно зашевелилось, широко раскрыв глаза – но никто этого не заметил.

Паран неверяще уставился на бога:

– Ты, верно, шутишь?

– У смерти нет чувства юмора.

– О, хватит нести эту зловещую чушь! Ты уверен?

– Ты сможешь сделать то, о чём я прошу, Ганос Паран?

– Смогу. Как-нибудь.

– Ты клянёшься в этом?

– Клянусь.

– Хорошо. Покинь это место. Мне нужно открыть Врата.

– Что? Они уже открыты!

Бог отвернулся, и Ганос Паран едва расслышал ответ:

– Не с этой стороны.

Чаур пронзительно вскрикнул, когда горящие камни с неба ударились о беспокойную воду едва ли в ширине палубы от их судёнышка. Резчик налёг на рулевое весло, пытаясь выровнять мечущийся корабль – но ему не хватило сил. «Скорбь» не собиралась идти дальше. Боюсь, пойти она может только на дно.

Что-то пробило палубу – раздался глухой удар, затем весь корпус судна содрогнулся, а из дыры размером с кулак повалил дым. «Скорбь» будто осела глубже в воду.

Выругавшись, Баратол пробрался к пролому, прихватив свёрнутый запасной парус. Как только кузнец собрался заткнуть им дыру, ещё два камня упало на корабль – один спереди, отбив бушприт, а второй… Резчик почувствовал, как ему обожгло левую ногу, посмотрел вниз и увидел дым, а затем – поднимающуюся воду.

Воздух полнился жаром, будто вылетел из кузнечных мехов. Всё небо впереди казалось объятым пламенем.

Парус, в котором зияли дыры, горел над их головами.

Ещё одно сотрясение, и часть левого борта просто испарилась, древесина превратилась в облако пара, в котором то и дело вспыхивали мелкие искорки.

– Мы тонем! – закричала Скиллара, успев ухватиться за противоположный борт в тот момент, когда «Скорбь» опасно накренилась.

Груз сместился – слишком много припасов – мы пожадничали – и умирающее судно накренилось ещё сильнее.

Обёрнутый в ткань труп Геборика покатился к бурлящим волнам.

Вскрикнув, Резчик попытался дотянуться до мертвеца, но был слишком далеко – и саван соскользнул в воду. Чаур, завывая, бросился за ним следом.

– Нет! – завопил Баратол. – Чаур, нет!

Руки немого великана сомкнулись на свёртке с телом, и в тот же момент они оба исчезли из виду.

Море. Бара называл это морем. Тёплое, мокрое. Было такое хорошее. Теперь небо плохое, и море плохое – там, наверху, но теперь хорошее. Здесь хорошо. Темно, ночь, наступает ночь, уши болят. Болят. Бара говорил, никогда не дышать в море. Ой, больно! Дышать!

Лёгкие наполнились, и грудную клетку обжёг огонь, а потом… стало прохладно, спокойно, судороги утихли. Чаура окружала темнота, но он больше не боялся. Холод ушёл, жар ушёл, Чаур больше ничего не чувствовал.

Чауру так нравилось море.

Свёрток с телом, который он держал в руках, тащил великана всё глубже, и отрубленные конечности трупа, которые Бара сказал собрать вместе, будто двигались, когда ткань расплеталась и растягивалась.

Темнота снаружи и внутри. Что-то злое и горячее пронеслось мимо, стремясь вниз, будто яркое копьё, и Чаур поморщился. Великан закрыл глаза, чтобы эти штуки исчезли. Наконец-то лёгкие перестали болеть.

Пора спать.

В небо поднимались струи пара, воздух звенел от тысячи ударов камней, каждый из которых оставлял на морской глади глубокий след. Вода вокруг дрожала и металась. Резчик увидел, как Баратол нырнул прямо в эти клокочущие волны, вслед за Чауром. Тело. Геборик, Чаур, о боги…

Резчик подобрался к Скилларе и притянул её поближе, в свои объятия. Женщина вцепилась в промокшую рубашку даруджийца.

– Я так рада, – прошептала Скиллара, когда «Скорбь», заскрипев, ещё сильнее завалилась набок.

– Чему?

– Что я оставила её. Там. Я оставила её.

Резчик обнял её посильнее.

Прости меня, Апсалар. За всё…

Внезапно налетел ветер и их накрыла тень. Резчик посмотрел наверх и широко распахнул глаза от удивления, глядя на огромный силуэт, заслонивший собой небо, силуэт спускающегося к ним… дракона. Что же дальше?